Название: Университет Дружбы Фандомов
Автор: Dejavidetc, Лейтенатор, Медичка Шани, Woogie, Кошка Гокудеры мурлыкает, но сволочь, Stakkars, Ollyy
Автор иллюстрации: Vitce
Бета: Аурум
Размер: миди, 11 200 слов
Пейринг/Персонажи: Блич/Наруто, Гли/Кей-поп/Джоннис, Оридж/Экзайл, упоминание Наруто/Толкиен-старшая, Наруто/Гейман, РФ/Кей-поп, ЛоГГ/Толкиен-младший, Сумерки/Торибла, ФФ, Борджиа, Куро, Франкофония, Бакумацу, Отраднева, ТГ, МИФ, КХ, ЮП, Зорро, Дррр, Баккано, Мираи Никки, Теория большого взрыва, ДГМ, Стар Ворс, Здунич, Хоумстак, Гандам, Гинтама, ФМА, Голодные игры, Соционика, Лефт, АйТи и многие другие
Категория: джен, слэш, гет
Жанр: юмор, романс, драма
Рейтинг: от NC-17(kink!) до NC-21
Краткое содержание: Высшее фандомное образование - это совсем не скучно.
Примечание: 1. АУ к фанону (с)
2. Цикл коротких рассказов: разные годы, разные курсы.
Предупреждения: лишение невинности, сомнительное согласие, секс при свидетелях, секс в общественном месте, ходячие мертвецы, фандомный, женский и детский алкоголизм, многочисленные мучительные смерти различных персонажей и существ, СЕССИЯ
"Социализироваться", — усмехнулся отец в ответ на его недоуменный вопрос, почему именно этот универ, а не Фанвард или, хотя бы, Геймбридж. Да что там, даже ФГУ был лучше этого... этого. У ФФ просто не было слов. Почему общежитие, а не съемная квартира — с семейным-то состоянием он мог хоть особняк в чужом городе себе позволить! — он даже не рискнул спрашивать.
ФФ опустил на пол тяжелую спортивную сумку. Ганблейд на ее дне глухо брякнул, звук спугнул хейтеров, и они порскнули в щели, топоча по отклеивающимся обоям членистыми лапками. Под ногами неприятно скрипело, подошвы липли к линолеуму. ФФ медленно подкрался к постели и осторожно, двумя пальцами, приподнял за край застиранный до дыр серый пододеяльник. Надпись "НОГИ", неровно отпечатанная черной краской, впечатляла своей лаконичностью. Живности не было. По крайней мере, на первый взгляд. ФФ хмыкнул тихонько и отошел к окну.
Прекрасный вид на главный учебный корпус, в котором по случаю вечернего времени горели редкие окна, изрядно портили шторы гнусно-желтого цвета. ФФ подергал их, пытаясь хотя бы раздвинуть в стороны, но они оказались прибиты к подоконнику рядком мелких обойных гвоздей с проржавевшими шляпками. Кроме того, шторы оказались убористо исписаны мелкими изящными рунами — он узнал формулу из начальной холиварологии, — начертанными некими подозрительными бурыми и белыми жидкостями. ФФ отдернул руки и брезгливо отер их платком. Из двух зол он предпочел бы серую от стирки простынь. Посреди подоконника была грубо выцарапана улитка с подписью "Сладкие рулеты рулят!" ФФ задумчиво провел пальцами по неровным бороздкам и застыл минуты на две, глядя на запятнанные подушечки пальцев.
На двери с табличкой "Техничка" висел замок "от 18". Оргов в кабинете коменданта не было, замочная скважина смотрела на него сухой темнотой, за дверью стояла тишина. Встреченный в безлюдном коридоре МИФ посоветовал покурить и не париться, от него тянуло сладким кальянным дымом. В щели под дверями соседних комнат пробивался желтый свет, доносились голоса и разномастный шум, ФФ молча возвращался в грязную неуютную комнату и чувствовал ледяное, всепоглощающее ОТВРАЩЕНИЕ.
Он начинал догадываться, о чем думал отец.
Ночью ему снился КХ. Розовый, распаренный после ванной, он сучил круглыми пятками, катался по шелковым простыням и хихикал.
— Бра-а-атик, — тянул КХ умильно. — Можно я посплю в твоей постели — снаружи гроза... Какое домашнее задание? Не хочу-у-у.
И щекотал его по шее и лицу цепкими, чуткими пальцами.
ФФ проснулся рывком, чувствуя, как по нему и в самом деле пляшут цепкие лапки. Он долго гонял хейтеров полотенцем — не катану же расчехлять было — а те тонко хихикали и шевелили из щелей под шкафом длинными рыжими усами.
Утром он обнаружил, что хейтеры провели ревизию в сумке и сгрызли сухпаек.
***
Вечером к хейтерам добавился Борджиа, а также его вино, и его парча, и его молитвослов с порнографическими миниатюрами — на дубовом пюпитре, чтоб-де удобно было читать на сон грядущий, — его двусмысленные шуточки и его люстра.
ФФ молчал, сцепив зубы, и пытался читать "Основы фандомной химии", пока Борджиа двигал тумбочку, наступая на полы роскошной рясы и виляя бедрами, пока взбирался на нее, придерживая расшитый край и оголив ноги в чулках, томно подвязанных под коленями алыми лентами. Сдался он, когда Борджиа кокетливо зацепил подол рясы за литой подсвечник, чтоб не мешался, и, неуверенно раскачиваясь на тумбочке с тяжелым ободом люстры в руках, осведомился:
— Милостивый государь, вы ведь не разочаруете меня тем, что способны удержать в руках лишь книжицу, а не талию вашего покорного соседа в час его затруднения?
ФФ поднялся, педантично заложив книгу оставленным Борджиа на подоконнике кинжалом, просунул руки под его одеяние, сжав пальцы на крепкой горячей пояснице, затянутой в нежный батист. И только потом спросил:
— Милостивый государь, ваша храбрость делает вам честь, если вы так покорно позволяете прибрать себя к рукам.
Борджиа вздрогнул. Звякнули цепи, которыми его осветительный прибор долженствовал крепиться к потолку. Борджиа скривил губы, изогнулся и некуртуазно заржал.
Люстра падала долго, со звоном и грохотом, тумбочка развалилась, как карточный домик, Борджиа двинул ФФ острым локтем в шею, тот ему — коленом под ребра, трещала ткань, и скрипело под полом, а потом прибежал Стар Трек, распахнул дверь и долго нудно отчитывал обоих, по очереди стуча по их головам тяжелой гифкой. ФФ автоматически облизывал разбитую губу. Борджиа сладострастно потирал синяк.
Потом они, конечно, помирились и повесили чертову люстру — Борджиа не возражал, когда после очередной пьянки ее медный обод украсило неровно выцарапанное слово "социализация".
Сосед по комнате оказался кошмаром.
Нет, нельзя сказать, чтобы Наруто сам был образчиком примерного поведения. Но он любил большие дружные компании, где можно было вкусно пожрать и хорошо выпить, а если повезет — подержаться за чьи-нибудь большие буфера.
Но в универе, как назло, было плохо с сисястыми девушками, выпивке большинство предпочитало препараты странного происхождения, поэтому волей-неволей приходилось отводить почти все свободное время учебе. Напивался Наруто лишь изредка, заглядывая время от времени на Книжный факультет — там все еще употребляли традиционный алкоголь, и можно было найти хоть пару баб. Давали они неохотно, во время секса не затыкались, и с каждым разом Наруто это раздражало все больше и больше.
В конце концов, однажды утром он вылез из кровати еще до рассвета, мрачно зыркнул на выпускающуюся в этом году Толкиен, которая решила напоследок пуститься во все тяжкие, ругнулся сквозь зубы и пополз к себе в общагу.
В комнате его ждал сюрприз.
Сюрприз курил, равнодушно рассматривая потолок, и был совершенно голым.
— Комнатой ошибся? — буркнул Наруто, садясь на свою кровать.
— Сосед, — незнакомец выдохнул длинную струю дыма и перевел на него взгляд. — Блич.
— По обмену, что ли? — нахмурился Наруто. — Ноябрь, учебный год давно начался.
Блич пожал плечами и откинул с лица черную прядь.
— Первый курс. Все равно ничего интересного пока не преподавали, — он отправил окурок в окно и прикурил следующую сигарету.
— А я на третьем! — рявкнул Наруто. — Поэтому курить в окно, срач не разводить и еду мою не жрать. И баб не водить, — мстительно добавил он. Самому не везет с девками, так пусть и этому наглецу счастье в койке не светит.
Блич посмотрел на него со странной усмешкой и бросил:
— Договорились.
С этого момента жизнь Наруто стала абсолютно невыносимой.
Курить в окно, разумеется, сосед не начал.
Комната заполнилась полными окурков банками, которые немилосердно воняли. Наруто выбрасывал их, орал на Блича , но тот только равнодушно пожимал плечами.
Еще сосед ходил по комнате голым или в одних идиотских хакама с такими прорезями по бокам, что из них выглядывало ползадницы.
Еще он не гасил свет, когда ложился спать. Еще к нему приходили в гости всякие странные личности. Когда в один прекрасный момент Наруто вернулся с тренировки на университетском стадионе и увидел на краешке своей кровати Гейман с Книжного, то почти готов был озвереть.
Гейман в свое время ему, конечно, дала, но с очень уж снисходительной улыбкой. Пигалица. Наруто ее не любил.
— Я же сказал, чтобы ты не водил сюда баб, — буркнул он развалившемуся на кровати Бличу.
— Ну я же не трахался с ней, — усмехнулся тот.
— А что тогда? — непонятно зачем спросил Наруто.
— Мертвых богов обсуждал. Ты не поймешь.
— Да куда уж мне!
Наруто выскочил из комнаты и решил, что завтра же пойдет и напишет заявление коменданту, чтобы придурка-первокура выселили отсюда к чертовой матери. Он раздражал, и самым раздражающим было то , что Наруто не мог толком сказать, чем именно. Ленивым голосом с хрипотцой, внешним видом, седой прядкой в волосах, тем, что рядом с ним Наруто сам выглядел сопливым юнцом-первокурсником.
Наруто сам не заметил, как дошел до женской общаги. Постоял, разглядывая запертую дверь, запустил в нее кунай, развернулся на пятках и пошел обратно к себе в комнату.
Открыл дверь и застыл.
Блич, развалившись на своей кровати и слегка приспустив штаны, дрочил себе быстрыми размашистыми движениями, зажав сигарету между зубов.
Наруто молча сел за стол и начал писать заявление коменданту. Он напряженно пытался уловить хоть один стон , но слышал только тихое слегка сбившееся дыхание. Дописав заявление, Наруто уставился на испещренный каракулями листок и помрачнел еще больше. Дожили. Всего за каких-то пару недель сраный первокур довел его до трясучки. Это не дело.
Наруто вдруг осознал, что все эти три года в универе он чувствует себя ужасно, чудовищно одиноким. У него нет друзей или даже постоянных собутыльников, нет девушки.
Он вспомнил, каким изгоем ощущал себя с детства, как боялись и обходили его, памятуя о его внутреннем чудовище. А он, дурак, так надеялся, что в универе, где его никто не знает, все будет по-другому.
Единственный, кто постоянно находится рядом с ним — это, как ни странно, чертов Блич. Бесит его каждый день своей самоуверенной ленью. Но отрицать нельзя — только с ним Наруто общается в последнее время.
Ну, напишет он коменданту. Блича выселят. А дальше что?
Наруто вздрогнул от тихого низкого стона за спиной. Медленно повернулся. Блич выгнулся, повернув лицо в его сторону и зажмурившись.
— Я тебе не мешаю, нет? — язвительно процедил Наруто. Блич открыл темные глаза и посмотрел на него. — Может тебе еще помочь?
— Долго же ты собирался, — прохрипел Блич и застонал, сжимая пальцы на члене.
— Что… — выдохнул Наруто, подойдя к нему, но в этот момент Блич вскинулся, цепкий и быстрый как змея, схватил его за шею и притянул к себе, опрокинув на кровать. Наруто только охнул, грохнувшись на эти жесткие выступы ребер, локтей и тазовых косточек, дернулся, ощутив прижавшийся к животу чужой стояк.
Блич смотрел на него молча, сжимая пальцы на шее так сильно, что Наруто казалось — вот-вот затрещат позвонки. Где-то на полу тлел окурок. Наруто хрипло вздохнул и двинул Бличу в лицо кулаком.
— Сукин ты сын… Так ты все это время…
Блич увернулся от удара — Наруто охватило бешенство от того, насколько ленивым и насмешливым было это движение — и со всей силы приложил его лбом в лоб. Толкнул в плечо, заставив перекатиться на спину, подмял под себя, прикусил кожу за ухом — Наруто вскрикнул и выругался.
— Ты на меня, значит, дрочил, да?! — проорал он , наплевав на то, что подумают соседи.
— Ты красивый, — медленно проговорил Блич, словно обращаясь к самому себе, а не к Наруто. Тот заткнулся, поперхнувшись воздухом, заморгал потрясенно. — Люблю солнечных. Таких.
Целовался Блич так, что из легких вышибало дух. Дрочил — слишком быстро и грубо, но от потрясения и собственного безумного, нежданного возбуждения Наруто только и мог стонать в жесткий горячий рот и подаваться бедрами навстречу. Он кончил в широкую ладонь и ошарашенно распахнул глаза, весь мокрый от пота, пропитавшийся насквозь чужим жаром и запахом табака. Протиснул ладонь вниз и обхватил чужой все еще каменный стояк. Блич коротко, рвано выдохнул, заскулил по-звериному сквозь стиснутые зубы и вцепился в штаны Наруто. Сдернул их в два рывка, швырнул на подоконник через голову и сжал пальцы под коленями Наруто, с силой разводя их в стороны.
— Ты охренел, — пробормотал Наруто перепуганно. Дернулся, но его придавили к смятой растерзанной постели. — Ты охренел, Блич! Мудак, я же ни с кем так не трахался никогда, я не хочу!
— Ты уверен? — выдохнул Блич сквозь зубы, скользнул вниз и взял головку влажного от спермы члена в рот. Наруто прикусил угол подушки.
Он вообще уже ни в чем не был уверен.
Было жарко, так жарко, как будто все тело лизали языки пламени, кожа саднила, словно обожженная, Наруто выл и вскрикивал, пытаясь сдвинуть ноги, уйти от жестких пальцев, которые, казалось, раздирали и жгли его изнутри .
Блич входил в него медленно, загнанно дышал и смаргивал пот , потом запрокинул голову, так что Наруто был виден лишь острый подбородок и кадык под тонкой кожей. После очередного болезненного толчка Наруто застонал и тут же разозлился сам на себя за жалобность этого стона. Он укусил Блича в шею, сжал зубы, пока не почувствовал во рту металлический привкус. Блич вздрогнул — и вошел в него полностью, замерев.
Они не дышали, кажется, целую вечность, прежде чем Блич начал двигать бедрами лениво, как морской прибой. Или это Наруто сам подался навстречу первым? Он не помнил. Он ничего больше не помнил, кроме черных глаз, искривленного гримасой рта, подсыхающей крови на шее, собственных скребущих по простыне пальцев, прорастающих на мгновение звериными когтями.
В какой-то момент жар затопил его изнутри и полился из глаз, из горла — криком, стоном, хрипом, плавящим дрожащий над кроватью воздух.
Наруто помнил только, как замер на нем Блич, кончая, и его зрачки сузились до размера булавочной головки — а потом затопили всю радужку безбрежным черным морем.
— Надо сдвинуть кровати, — пробормотал Наруто осипшим от криков голосом, понимая, что в такие моменты молчать нельзя. Нельзя, никак нельзя, иначе в голове застучит, заскребет что-то липкое, плохое, испуганное.
— Я могу достать футон, — ответил после паузы Блич куда-то ему в плечо, щекотно касаясь губами горящей еще кожи. — И могу курить в окно, — добавил он тихо.
— Не нужно, — Наруто понимал, что засыпает, а этот момент нужно во что бы то ни стало продлить. Ему должно хватить сил, потому что завтра это все наверняка окажется… — Я привык.
Блич лег рядом с ним на спину, нашарил в складках смятой кровати пачку и закурил, глядя в потолок.
Наруто хотел сказать что-то еще, но вдруг понял, что это молчание не стоит разбавлять ничем.
— Я привык, — повторил он, понимая, что не представляет себе теперь жизни без запаха дыма, без седой пряди в черных волосах, без жестких пальцев. Так странно. Всего лишь одинокий пацан, которому дали немного тепла. Это так глупо. Когда он скажет обо всем этом Бличу завтра, тот точно посмеется или просто недоуменно уставится на него. И, наверное, решит съехать сам.
— Я тоже, — тихо выдохнул Блич вместе с дымом в потолок.
И все стало правильно. И хорошо.
Староста 49 группы второго курса Университета Дружбы Фандомов Бакумацу легкой походкой двигался по студенческому городку в сторону общежития.
Настроение у него было прекрасное. Семинар по практическому холивароведению, на котором он присутствовал утром, завершился небольшим запланированным омегаверс-срачем, и, в то время, как все участники с оживлением закидывали друг друга аргументами разной тяжести , остроты и пахучести, Бакумацу, прикрываясь фейспалмом, на задней парте строчил в своей тетради план выступления перед вечерним собранием Подготовительного Отделения. Собственно, выступать перед пробившимися на ПО абитуриентами должен был не второкурсник Бакумацу, а сам уважаемый профессор Дед Лайн, но у того — как обычно — возникли какие-то неотложные дела, и он поручил выступление кафедральному ассистенту Обосную, который, в свою очередь, перепоручил это дело аспиранту Бете, который перепоручил это дело своему товарищу Гамме... Так бы и докатилась необходимость выступать перед наивными, не испорченными высшим фандомным образованием пэошниками до технички Ли Ру и вахтера Фикбука, если бы староста 49 группы Бакумацу бдительно не взял процесс в свои руки и не заверил старосту всего потока, что он непременно справится.
Не то, чтобы ему так сильно хотелось провести не по-осеннему теплый вечер в казенных стенах, но — если все пройдет хорошо — его выступление заметят, его похвалят, может быть, поручат еще какое-нибудь ответственное задание, а там, глядишь, удастся вытеснить старосту потока с его должности и самому занять это почетное место!
Надо сказать, что за все два года существования университета Подготовительное Отделение было открыто впервые — именно сейчас, именно этой осенью. Почему занятия должны были проходить в подвале студенческого общежития, а не в учебном корпусе универа, Бакумацу не знал, но его это не смущало. В общаге — так в общаге. Может быть, в универе классов свободных нет. Или, вот еще, вялотекущий ремонт идет годами.
Не все в этот чудный осенний день разделяли прекрасное настроение старосты 49 группы.
В трех шагах позади него, пиная опавшие листья и хлюпая носом, плелась одногруппница Бакумацу — Отраднева.
Временами Отраднева вытягивала тонкую шейку, просительно смотрела в широкую спину старосты и многозначительно и печально вздыхала.
В ответ на эти вздохи староста каждый раз раздраженно двигал лопатками, но не оборачивался.
Когда до крыльца оставалось не более трех шагов, и мужественная и широкая спина старосты Бакумацу вот-вот готова была скрыться за бронированной дверью, терпение Отрадневой изменило. Она затеребила косу и робко позвала:
— Бако-о-чка-а...
Бакумацу от неожиданности даже запнулся и чуть не выронил на мокрый асфальт папочку с черновиком "приветственного слова" неокрепшим умам абитуриентов.
— Ба-а-ка...
— Ну, чего тебе опять? — нехотя обернулся он, поставив ногу на первую ступеньку крыльца.
Отраднева сделала жалостливое лицо.
Бакумацу смотрел на нее, не дрогнув.
— Ба-ака, — ласково заговорила Отраднева. — Ты такой ответственный...
— Я спешу.
— Ты все записываешь...
— В ведомость.
— И все наши опоздания...
— И прогулы, — кивнул Бакумацу.
Отраднева вздохнула.
Это было его принципом, его "особой фишкой". С самого первого дня своего пребывания в должности старосты студент, тогда еще первого курса, Бакумацу решил: он никому не обязан делать поблажек, прогибаться и идти на поводу.
Не было случая, чтобы староста 49 группы подал преподавателю список присутствующих, в котором бы значилось хоть на одного человека больше, чем находилось в помещении. Даже если пересчитать народ по головам не представлялось возможным. Даже если лояльный преподаватель (такой, например, как аспиранты Фанон и Фансервис) этого и не требовал.
Старосту Бакумацу было невозможно уговорить вписать отсутствующих или сочинить об опоздунах жалостливую историю. Даже когда сочувствующий Кей-поп, вывернув в туалете куртку наизнанку, попытался выдать себя за не явившегося на зачет Джонниса, пользуясь их условным внешним сходством, Бакумацу сдал его с потрохами — просто потому, что "так не положено".
Говорят, после этого к Бакумацу явился РФ. Говорят, выйдя из больницы, Бакумацу нисколько не изменил своим убеждениям. Говорят, правда, на имя декана Холивара пришло несколько анонимок, обвиняющих РФ в гомосексуализме, хулиганстве и регулярных опозданиях — но анонимки были вовремя перехвачены зачем-то заглянувшим в деканат Бличем. Во всем, что казалось деканата, всегда был виноват Блич — от перепутанного расписания потоков до нарисованного на стене рядом с огнетушителем хуя.
Говорят, после этого Бакумацу снова попал в больницу...
Апофеозом всех этих передряг однажды стало известие, что, когда староста 49 группы проспал семинар и на следующий день обнаружил ведомость незаполненной, он недрогнувшей рукой поставил себе "нб".
После этого все, ужаснувшись, смирились с этой особенностью Бакумацу и махнули на него рукой.
Ну, и посещаемость в 49 группе стала, само собой, лучше.
Но не у всех.
— Баку, — набравшись смелости, заговорила Отраднева. — Ты мне вчера "нб" на мини 4 левела поставил.
— Так, — бесстрастно кивнул Бакумацу. — Потому что тебя не было.
Отраднева мило покраснела.
— Я девочка, — выдала она.
— Я рад, — Бакумацу шагнул еще на одну ступеньку вверх.
— Ты не понимаешь, — тихо сказала она. — На 4 левеле девочкам не ставится "нб".
— На 4 левеле девочек нет, это точно, — философски сказал Бакумацу. — Но "нб" ставится все равно.
— Девочкам ставится не "нб", а "треугольник", — с достоинством возразила Отраднева.
— Чего? — староста посмотрел на нее, как на душевнобольную.
— Ну, физиология у меня, — кашлянула Отраднева. — С физиологией нельзя заниматься 4 левелом.
Только теперь она осмелилась поднять на Бакумацу глаза.
Староста смотрел на нее сверху вниз и улыбался абсолютно крокодильей улыбкой.
— Ах, физиология, — повторил он и ухватил Отрадневу за запястье цепкими прохладными пальцами. — А ну-ка, иди сюда...
— Баку!
Не слушая оправданий, он втащил девушку внутрь общаги, преодолел вертушку охранника и, увлеченный, вывалил на стойку КПП все содержимое своей папки.
— Вот смотри, — залистал он страницы толстой разлинованной тетради. — Вот твоя фамилия...
— Ты еще и журнал дублируешь! — ахнула Отраднева. — Да ты просто... Маньяк!
— Нет, ты смотри, — Бакумацу безжалостно прижал ее палец напротив графы "Отраднева". — Вот здесь, три дня назад, у нас арты 4 левела. Что тут стоит?
— Треугольник.
— А вот, например, драбблы 4. Что это?
— Треугольник. Послушай...
— Какая нетипичная физиология! — едко прервал ее Бакумацу. — Треугольнички просто... Прорвало!
— Хам! — рявкнула Отраднева, вырывая руку. — Ладно, ставь свои "нб". Никогда больше к тебе не подойду!
— Обманывать потому что не хорошо, — менторским тоном сказал Бакумацу. — Другие же девушки как-то справляются. Вот смотри, у Толкиен-старшей — ни одного треугольника!
— Да у нее, поди, уже климакс начался, — фыркнула Отраднева. Она расстроенно огляделась по сторонам — не слышит ли никто их перепалку — и тут же глаза ее округлились.
— Бакочка... — сиплым от ужаса голосом начала она и ткнула пальцем куда-то ему за спину.
Бакумацу, который терпеть не мог это фамильярное обращение, скривился, как будто хлебнул уксуса, но обернулся.
Толстое, давно не мытое стекло, отделяющее каморку охранника от вестибюля общаги, было разбито, а ощетинившиеся осколками края его — вымазаны кровью.
— Что-что-что это? — Отрадневу будто зациклило.
— Что-что! — сердито сказал Бакумацу. — Подрался здесь кто-то, не видишь, что ли. Небось, спьяну. Это же общежитие для всяких там... понаехавших.
— А где охрана?!
— Наверно, транспортирует пьяного в отделение. Или в медпункт...
— А! — кивнула Отраднева. Было заметно, что это простое объяснение ее не сильно успокоило. Она придвинулась к Бакумацу поближе и сама положила ладонь ему на локоть. — Но, слушай, здесь столько крови, словно плеснули из таза...
— Угу. Плескали из таза — заливали горящие беляши! — передразнил ее Бакумацу, припомнив небольшое ЧП, учиненное Отрадневой на лабораторной работе. Отраднева взглянула на него с укором.
— А я волнуюсь, — сказала она, дернув плечиком.
— А я волнуюсь, чтобы это не был кто-нибудь из моих абитуриентов! — отрезал Бакумацу. "Мои абитуриенты" — это звучало так гордо, словно он был преподавателем или даже заведующим ПО!
— Они могут, — согласилась Отраднева. — Там, говорят, такая гопота записалась... Я шла мимо деканата, видела — стоят, пиво пьют, семками сорят...
— Не паникуй, — поморщился Бакумацу. — Выучатся. Главное, чтобы они не отвлекались вместо учебы на всякие танцульки, и не пропускали занятия под видом "треугольников"... Хочешь, пойдем, сама поглядишь на них. Не может быть, чтобы там одна гопота была...
Отраднева моргнула, удивленная внезапной переменой в настроении старосты, но, рассудив, что тему треугольников лучше не усугублять, кивнула и зашагала за ним.
Они поднялись по широким ступеням — общага находилась в старом, "сталинском" доме и была монументальным сооружением с арками, переходами, колоннами и высокими потолками. Свернули в левый коридор, зашагали между бесконечными рядами дверей. Некоторые двери были слегка обуглены, на других красовались нарисованные хуи, на третьих висели выцветшие с февраля сердечки — в общем, чувствовалась фандомная индивидуальность.
— Что-то тихо здесь сегодня... Даже Кей-поп музыку не слушает. Не заболел ли?
Низкий утробный звук прокатился по коридорам общежития, отразился от потолка вестибюля, заметался между колонн — и угас, разбившись о стальное неодобрение, написанное на лице Бакумацу.
— Ой, — пробормотала Отраднева, сбледнув с лица. — Не так уж и тихо.
— Опять Классический Холмс из вивария любимую собаку притащил... — буркнул Бакумацу. — Или это Русская Классика со своей Муму балуется...
— Они так любят животных? — поинтересовалась Отраднева.
— Нет, они так домашку по четвертому левелу делают...
— А это что такое, слышишь?
В тишине было отчетливо слышно "кап... ка-а-ап..."
— Либо раковина в туалете подтекает, либо... — Бакумацу задумался. — Либо не знаю, что, — признался он.
Внезапно, замигав, в коридоре погасли все лампочки.
— Рубильник в подвале кто-то вывернул, — неодобрительно сказал Бакумацу. — Небось, мои балуются... Пошли быстрей, а то завхоз Фикбук сейчас набежит и наорет...
— Темно, — Отраднева сделала несколько шагов и принялась рыться в сумочке. — Вот, так лучше, — сказала она, щелкнув зажигалкой.
— Маша, ты куришь? — возмутился Бакумацу.
— Я не Маша, а зажигалка Блича, — гордо сказала Отраднева, радуясь, что может чем-то его удивить.
— А откуда у тебя его зажигалка? — с подозрением спросил Бакумацу.
— Секрет, — улыбнулась девушка. — Ах, черт, пальцы жжет... Слушай, а что, никого больше не беспокоит, что света нет?!
— Здесь никого не обеспокоит, даже если ты будешь бегать с сияющим... — начал Бакумацу и замер. — Ну-ка, подсвети.
Они стояли перед лестницей, ведущей в подвал — и в нечетком свете зажигалки было видно, что ступени, как и подошва обуви Бакумацу, ступившего на лестницу одной ногой, измазаны чем-то, подозрительно похожим на...
— Кровь, — сомлела Отраднева и едва не рухнула носом вниз. Бакумацу едва успел ее сцапать за пояс пальто.
"Кап. Кап. Ка-а-а-ап..." — слышалось снизу, оттуда, куда стекали темно-бурые ручейки.
"Пам-пам-пам!" — простучала по ступенькам упущенная Отрадневой зажигался.
Целых две секунды ничего не происходило, а затем тьма наполнилась шуршанием, хлюпаньем, потрескиванием и чавканьем. А потом все снова перекрыл тот тоскливый, утробный полустон, полувздох, который они слышали раньше. И что-то зашелестело, зашлепало — так, будто где-то внизу пришло в движение нечто большое, влажное и скользкое.
— Что-то мне кажется, что Холмсик принес из вивария крокодила, — сказала Отраднева дрожащим голосом, крепко вцепившись в старосту. — Бака, давай прогуляем твое собрание. Мне кажется, что все пэошнички давно пошли по домам...
— Да я лучше сделаю сэппуку, — почти не дрогнув голосом, возразил Бакумацу, не замечая, что прижимает ее к себе. — Я обещал. Меня люди ждут. Я должен их хотя бы отметить...
— Ба-а-аку!
Тьма внизу разгорелась десятками светящихся глаз. Десятками, если не сотнями...
— У меня есть еще одна зажигалка, — пролепетала Отраднева. — Я их повсюду за Бличом подбираю. Как сувениры... Ох!
Было чего испугаться — то, что поднималось к ним снизу, мало походило на жаждущих знаний одиннадцатиклассников. Оно вообще не слишком напоминало людей. Оцепеневшие одногрупники наблюдали, как из темноты сперва появляются первые робкие щупальца — нежные, полупрозрачные ложноножки, за ними тянутся более толстые, более темные жгуты, покрытые присосками — они проворно шарили по ступеням и стенам, переплетались и завязывались в узлы, стелились по полу и раздраженно щелкали, сворачиваясь в кольца. А за щупальцами...
— Ай!
...за щупальцами уже можно было разглядеть и их обладателей.
Они были разными — большими, маленькими и просто микроскопическими, покрытыми слизью или чешуйками, хвостатыми или крылатыми, двух-, трех и вовсе безголовыми, когтистыми и клыкастыми, они пихались, толкались и лезли друг у друга по головам, плевались кислотой, рыгали слизью. По пути они схватывались друг с другом, грызлись, совокуплялись ложноножками, сливались и мутировали прямо на глазах — и у всех из них была одна-единственная черта, объединяющая их — эйфорически-счастливое выражение на мордах.
И их было много — и становилось все больше и больше.
— Возьмите нас в универ! — пищали, скулили они. — Мы тоже хотим учиться. Мы собрали команды! Мы хотим холиварить!
— Закрой зажигалку, они на свет ползут! — рявкнул Бакумацу, но было поздно.
Их с Отрадневой уже спеленали по рукам и ногам. Вокруг них немедленно раскрылись жадные, голодные пасти.
— Вы кто вообще такие? — крикнула Отраднева, дрыгая ногами.
— Я Драгонленс! А я Миядзаки! А я — Хроники Риддика! А я — Футурами! А я Амедия Фильм! А я Джамп, Джамп — я в том году не поступил! А я Бригада!
— А я — фэндом Унылого Говна, и я вас съем! — радостно сказала огромная, как у Чужого, морда, появляясь из темноты. Бакумацу немедленно скривился от неприятного запаха:
— Да уж тебя-то ни с кем не перепутаешь...
— Бакочка, что это такое? — всхлипнула Отраднева.
— А ты не поняла? — огрызнулся болтающийся в воздухе Бакумацу. — Это те, кто уже сейчас пришел записываться на поступление. Пэошники мои...
— А почему их так много?!
— Осень... — философски сказал Бакумацу. — Посмотрим, сколько из них доживут до весны.
— Они правда хотят нас съесть?
Бакумацу не успел ответить — все адские создания, испуганно запищав, ринулись в разные стороны, освобождая дорогу кому-то, кого они явно боялись и уважали...
Отраднева и староста затаили дыхание. А снизу по лестнице уже поднимался...
— Мертвый Мальчик Покемон! — пролепетала Отраднева и потеряла сознание.
Бакумацу вздохнул. Он тоже слышал легенду о Мертвом Мальчике Покемоне. Говорят, этот парень очень хотел поступить в универ, так хотел, что, когда его "завалили" на третьем вступительном — пошел и утопился. Ну утопился и утопился бы как человек — только вот говорят, что дух его с тех пор не может найти покоя, и каждый раз с началом вступительных экзаменов, мальчика Покемона видят то здесь, то там — так страстно желает мальчик Покемон учиться вместе со всеми...
— Мы правда хотим учиться, — строго сказал Мальчик Покемон, глядя в глаза Бакумацу. — Поможешь нам?
— Да легко, — подумав, сказал тот.
... — Итак, начнем с самого важного: с посещаемости, — начал Бакумацу, поглядывая одним глазом в свои записи. — Никаких прогулов. Никаких треугольников. Никаких "добавлю в закрытую запись после полуночи". Только дисциплинированные студенты достойны учиться в нашем заслуженном университете... Что вы хотите?
— А когда нас будут записывать? — пискнул кто-то маленький, подняв ложноножку.
— Сейчас, но только по алфавиту, — строго сказал староста 49 группы, доставая чистый лист бумаги. — Кто у нас на букву А?
— АмедияФильм! Ао но Экзорцист! Артуриана! Армемис Фаул! Античность! А...
— Ах, Баку, ты неисправим, — улыбнулась Отраднева и незаметно выкинула еще одну зажигалку, принадлежавшую Бличу.
У нее появился новый кумир.
— Гадство! Какого черта из всех фандомов именно мы должны отмывать эту хрень?! Её даже писали не мы!
Дррр злобно отбросил в сторону пачку сигарет, спешно и злобно похлопывая себя по карманам в поисках следующей. Баккано покачала головой, протягивая ему пару помятых сигар. Затем намочила тряпку, выжала и положила на верхнюю, залитую мутной водой, ступень стремянки.
Дюрарара уже было закурил, но тут выкинул сигару в сторону и, морщась, закашлялся.
— Тьфу ты! Опять это жуткое американское старье?
— А что я поделаю? Хочешь другое — покупай себе сразу блоками! — надулась Баккано, играясь со слегка намокшими спичками. Дррр же фыркнул и начал остервенело чиркать зажигалкой.
Уже битых три часа родственники пытались оттереть со стены яркий, написанный явно чьей-то кровью, грозный слоган, гласивший «НАХУЙ ВАШ ЧЕТВЕРТЫЙ ЛЕВЕЛ, КИНКИ ВАШИ ТОЖЕ НАХУЙ, И КИШКИ ПОШЛИТЕ К ЧЕРТУ, ЗАЕБАЛИСЬ МЫ ПИЗДЕЦ». А если точнее — оттирал надпись от стены Дюрарара, а Баккано пыталась удержать неустойчивую стремянку, на которой стоял брат. То и дело мимо них в узком коридорчике кто-то пробегал с кучей миди, паническими вопросами к оргам о рейтинге, записанными на бумажках — в результате чего Дюрарара едва не падал со стремянки, а Баккано пыталась вернуть ей устойчивость…
— Эй, Дюрарара! — позвала она.
— Да, Баккано? — усмехнувшись, ответил он, остервенело возя тряпкой по надписи.
— А ведь если мы поставим в начале коридора ловушку — они сюда не пройдут!
— Да, ты чертовски права, Баккано!
— Нужно поставить в начале коридора какую-то ловушку, Дюрарара!
— Отличная идея, Баккано! Как насчёт подбросить туда труп Илитных Анонимусов?
— Чума! — захохотала Баккано, и случайно тряхнула стремянку, из-за чего Дррр едва не навернулся головой в тазик с водой.
Семейную игру они не забывали никогда…
Взмыленные, не выспавшиеся фандомы кучковались в одной небольшой комнатке, догоняясь кофейком и дописывая миди. Давеча по мозгам всех фандомов постучал профессор Дед Лайн, грозно взмахнув тростью и заявив, что больше на миди не будет никаких продлений — ибо нехуй, и так последний квест с ними. И сейчас фандомы выжимали из себя все соки, лишь бы только принести работы вовремя.
— Последний час, — весело возвестил ДГМ, ворвавшись в комнатёнку.
Пара фандомов выронила кинки от неожиданности — сейчас люто пугал каждый звук.
Трон сделал лицо Николаса Кейджа и продолжил задумчиво ебать проводки друг другом. Действие приятно успокаивало.
— Ребята, демоны и их секс… что думаете? — буркнула Нитро, пристроившаяся в уголке с чашкой горячего кофе со сливками.
— Банальненько, но вообще — на левел сойдёт… задумчиво пробормотал сидящий рядом Шики, мрачно почесавший шею чесночком. Затем, подумав, погрыз его и кинул в Голодные Игры. Та в ответ вскочила и уже готова была швырнуть в лицо обидчика буханку подгорелого хлеба, напичканного ядовитыми ягодами, но передумала и села обратно, недовольно начав её пожёвывать.
Каждый успокаивался по—своему.
Дверь отворилась, внутрь влетел АйТи. Поправив очки, он оглядел присутствующих беглым взглядом, глянул в небольшой КПК и зычно крикнул тоненьким голоском:
— У кого готово?! На выход!
В дверь вылетел, собирая по пути весь креатив, Шики, едва не отпихнув в сторону Голодные Игры. Та, протискиваясь через толпу, отвесила ему смачного пинка. За ними последовал БСГ, на ходу застёгивая ширинку, а за ним попыталась втиснуться Слеерс, едва не выронив перевод.
Стар Ворс спокойно, чинно встал, достал из широких штанин лазерный меч и спокойно направился к выходу, пожелав оставшимся на прощанье, чтобы с ними пребывала Сила. ЛоГГ и Цубаса последовали его примеру, помахав ручкой.
Несколько фандомов мрачно поглядели на их количество миди и заскрипели зубами. Кто-то же продолжил втихаря подрачивать, надеясь подтолкнуть себя на рейтинговый текст.
Дверь захлопнулась. АйТи хотел ещё что-то сказать опаздывающим, но, поняв, что дело нечисто, ойкнул и быстро закрыл дверь. И не зря — в дверь уже швырнули топориком и выстрелили из дробовика. Лефт и Мираи Никки понимающе переглянулись и опять уселись дописывать.
Здунич же спрятал наркотики в карман, прерывисто выдохнул и на подкашивающихся ногах пошёл на выход. Теория Большого Взрыва и Рыцарь-Вампир, вздыхая, побрели за ним. Следом, вдруг подскочив на месте, рванулся Ридус.
Хоумстак что-то увлеченно малевал в миди то розовой, то ярко синей краской, затем, свесившись со шкафа, взвыл, привлекая внимание.
— Ну чо там? Вы как хотите, а я пошёл! Не помирайте тут без меня!
Соционика хмыкнула и подняла над головой табличку с ярко-красной надписью «СТРАДАТЬ БУДЕМ ПИЗДЕЦ». Хоумстак показал ей малиновый язык и спрыгнул со шкафа, оставив на прощанье остывший крепкий кофе ядовито-зелёного цвета, и, выпнув ногой дверь, вывалился наружу.
Соционика встала из-за стола, потянулась и, собрав все миди, отправилась к двери.
— Ну, удачи, что ли. Эх вы…
— Что «мы»? Ты нас уже за эти пять часов во всех подряд протипировала, от Гамла до Бальзака. Сваливай уже! — рыкнул Гандам.
— Ты, родной, явное Напьё, — подбоченилась Соционика. — Хамишь не переставая!
— Ага! И яйца у меня железные! — охотно согласился Гандам, для подтверждения ударив себя кулаком в пах. Послышался гулкий звук.
Гинтама присвистнул.
— Фигассе… Чтоб я так жил…
— Ну, раз уж ты тут который год сидишь и вроде как ещё пока не выперли, они у тебя серебряные как минимум! — добродушно буркнул Гандам.
— Эй! Я тебе не Кинтама, кретин! — возмутился в ответ Гинтама. Но догонять свалившего Гандама у него не было ни сил, ни желания.
Тихо зашуршала чья-то упаковка таблеток…
— Лефт!!! — раздражённо рявкнул Гинтама. Тот уже запарился по самую Кинтаму, стараясь наконец доделать имеющееся. Лефт умильно улыбнулся и сделал ему «козу» пальчиками оторванной руки, затем сгрёб миди, сделал ручкой и удалился. Мираи Никки и Шаман Кинг, прихватив ФМА, направились к двери. За ними, расправив подол платья, направилась Алиса, облизнув ножичек.
Гинтама покачал головой.
— Радость педофила, блин… Прямо Хантеров не хватает!
Наконец, потянувшись, Гинтама встал с диванчика, погладил его на прощание и поглядел на часы.
Те демонстрировали без десяти минут полночь. Элизабет же на наручных часиках, выскакивающая этакой мини-кукушкой сбоку, смотрела злобно и недовольно, а на плакате в её крыле было написано… Впрочем, ничего хорошего надпись не сулила.
Гинтама вздохнул и медленно побрёл сдавать работу.
Оставалось немного…
Про подготовительные курсы при университете давно ходили самые загадочные слухи.
Говорили, из абитуриентов там готовят элитных убийц, жриц и жрецов любви, просто мрачных жнецов. Также неоднократно высказывалось предположение, что из абитуриентов там попросту готовят пирожки для университетской столовой.
На самом деле, это все, конечно же, было неправдой. Ну, может быть, за исключением самого первого пункта.
Толкиен-старшая в ужасе разевала рот и не могла вымолвить ни слова. Младший брат, которого она сегодня в первый раз повела на подготовительные занятия, робко подергал ее за рукав и пробормотал:
— Может, дальше я сам?
— Нет! — отмерла Толкиен, загородила братца костлявой грудью и выпалила:
— Что здесь происходит?!
Со скамейки, окутанной сизым дымком, до нее донесся ленивый хриплый голос:
— Общение с абитурой.
— Блич! — Толкиен прищурилась, рассмотрев знакомые татуировки. — Я вас сейчас лично в деканат за ухо оттащу!
— Может, не надо… — стушевался Толкиен-младший, высовываясь из-за ее спины и жадно разглядывая собравшуюся компанию. Дым потихоньку рассеивался, и в сумеречном воздухе четче проступали силуэты невысоких фигурок возле сидящего на скамейке Блича.
— Да вы не только курите, но и пьете! — завопила Толкиен, прижав руки к груди. — О, Элберет Гилтониэль! — она пошатнулась, и брат быстро придержал ее под локоток.
— Я не пью, — меланхолично протянул Блич и поднялся со скамейки. — Ладно, меня ждут. Успехов в учебе.
— И тебе не болеть, дядя! — пискнула ярко накрашенная девица с банкой «Ягуара» в руке.
— Спасибо за портвешок! — хихикнула вторая, делая глубокую затяжку.
— Заходи еще, братюнь! — третья хлопнула Блича по заднице и рассмеялась хриплым прокуренным колокольчиком.
— Они же несовершеннолетние, — простонала Толкиен-старшая, пытаясь закрыть брату глаза.
— А тебе-то че, — огрызнулась первая, шмыгнув носом и подтянув трогательный белый носок. — Иди куда шла, тетя.
— Я буду жаловаться в деканат! Ноги твоей тут не будет, идем отсюда! — задыхаясь от возмущения, прошептала брату Толкиен.
— Может, я просто позанимаюсь один раз? Ты же сама говорила, что на курсах лучшие преподаватели. Один разочек, — тот рассматривал хихикающих девчонок во все глаза.
— Как вас не выгнали до сих пор, чудовищные создания? — полным скорби голосом вопросила Толкиен.
— Да нас хуй выгонишь, — вальяжно пискнула вторая, затянулась, подошла к Толкиен и выдохнула ей дым прямо в лицо. Брат аккуратно уложил на скамейку упавшее в обморок тело и робко улыбнулся.
— А п-почему? — спросил он, немного заикаясь от волнения.
— У нас блат, — третья девица подошла к нему и цыкнула зубом. — Че тухлый такой? На, глотни портвешка!
— Я как-нибудь потом, — с сожалением покачал головой Толкиен-младший. — Мне еще сестру до общаги тащить. Она у меня одна. Ну, вы же понимаете… Но я быстро! Туда и обратно!
— В следующий раз, — рявкнула первая девица. — Нам уходить пора. На тренировку.
— Какую? — восхищенно спросил Толкиен.
— А какие есть, бля? Спортивную. Спортсмены мы. Че, не видно?
Толкиен-младший только захлопал глазами.
— Сборная по синхронному плаванию, — вторая девица заржала и смачно чмокнула его в нос.
— В портвешке! — залилась смехом третья и залпом допила бутылку. — Ща наш тренер подойдет. Он сюда к бабе своей ходит, ну и нас притащил. А чтоб не стояли без дела, на курсы записал. Охуенчик у вас тут!
— Я еще не учусь, — робко потер нос пылающий Толкиен. — Я только на следующий год.
— Ну и мы тоже, — буркнула первая. — Что мы, старперы какие, как Фомич? Фомич! — заорала она внезапно так пронзительно, что Толкиен присел. — Фомич, хуй тебе в дышло, выходи, мы задолбались тебя на морозе ждать!
Из темного провала двери соседней с курсами общаги вскоре показался донельзя бледный молодой мужчина самой мрачной наружности.
— Собрались в стаю и двинули в бассейн, — рыкнул он девицам, обернулся и помахал рукой выглядывающей из окна общаги девушке.
Толкиен залюбовался было ее белоснежной кожей и черными локонами, но за спиной красавицы внезапно блеснула красной сталью коса, и он икнул, попятившись.
— З-здравствуйте, — пробормотал он, быстро повернувшись к тренеру девчонок. — Я Толкиен-младший. Очень приятно.
— Фомич. Эдвард Фомич. Можно Эдик, — тренер пожал ему руку и кивнул на все еще бесчувственно лежащую на скамейке Толкиен-старшую. — Мертвая?
— Н-нет, — Толкиен-младший быстро отнял руку — пальцы у Фомича были ледяные. — Мы уже уходили. Вот уже.
— Ну, бывай. А ну, живо двинули в бассейн! — рявкнул он девицам и быстро зашагал прочь.
— Суровый, — вздохнул Толкиен. — Вам с ним не тяжело?
— Тяжело с ежом ебаться, — фыркнула первая девица, но по лицу ее пробежала мимолетная тень.
— Ничего, нас так просто не обидишь, — вторая девица положила ей руку на плечо. — Мы справляемся, че мы, слабачки какие-то, ёма?
— Преодоление! — пискнула третья, и к ней присоединился несвязный хор подруг: — Преодоление!
Толкиен-старшая вздрогнула и открыла глаза.
— В деканат. Немедленно, — процедила она сквозь зубы, гневно глядя в спины удаляющейся компании. — Чтобы ноги их больше на территории университета не было!
— Преодоление, — бормотал себе под нос Толкиен-младший, покорно бредя следом за ней. В следующем году сестра выпустится, и никто не будет диктовать ему, как и чему учиться в университете. Главное, дожить. Он справится. Непременно. — Преодоление…
Первый раз
Оридж сидел на черной лестнице общаги и ненавидел мир. Мир был ужасен и несправедлив, бетонные ступени холодны, а добрый друг портвейн совершенно не помогал утешиться. Из подвала, где была прачечная и общие душевые, тянуло сыростью, зябкий свет от фонаря за окном не разгонял темноты.
И сигареты попались женские.
Оридж недоверчиво помял в пальцах тонкую сигарету и прикурил, с неудовольствием втягивая ароматизированный дым. Вообще курить положено было на другой лестнице, в конце крыла, но эта была куда ближе к его комнате, да и ходили здесь реже. Сейчас все равно не хотелось никого видеть и ни с кем здороваться.
Он устало откинул голову, ткнувшись в обшарпанную стену, на плечи посыпались чешуйки краски, и прикрыл глаза, в голове сами собой возникали слова и предложения, неспешно сплетаясь в затейливый текст, подробно повествуя об его злоключениях за последние несколько дней. И к эпилогу становилось очевидно, что ему не оставили выбора, кроме как нажраться сегодня.
Канон опять взъелся на него. И как обычно из-за сущей херни.
Плюс долг за прогулы по Фандомологии.
Плюс хвосты по Введению в холивароведение.
Плюс долг за общагу.
Отсутствие денег особенно угнетало. Полтинник на выпивку — и тот пришлось занять. Сигареты он спер у старшекурсников.
— Привет! — по лестнице поднимался Экзайл. Судя по пластиковому тазу с мокрым бельем в руках, шел он из прачечной. — Сушилка опять сломалась, представляешь?!
В мысленный список неприятностей Ориджа тут же добавилось эмоциональное «А еще этот влюбленный придурок ошивается вокруг.»
Долгое время Оридж вообще не подозревал о его существовании. Несмотря на то, что их комнаты были на одном этаже, они практически не пересекались, все общение исчерпывалось одалживанием зажигалок, соли, да нечастыми встречами на общей кухне или в лифте.
Ну, действительно, чем его мог заинтересовать этот ботаник в неизменно отглаженной белой рубашке? И с непременной дебильно-приветливой улыбкой.
Чем он заинтересовал Экзайла, Оридж тоже не понимал, однако факт оставался фактом, Экзайл его преследовал. Не то чтобы он сильно докучал, не пытался навязать общение, не звонил по ночам, не звал никуда — просто постоянно пялился и старался появляться в тех местах, где был Оридж. Хотя более нелепое зрелище, чем Экзайл, припершийся «бухать» на традиционную пятничную пьянку четвертого этажа, стоило еще поискать.
Сперва Оридж даже занервничал, не послали ли Экзайла какие-нибудь мудаки из анимешных, следить и собирать информацию, благо недругов у Ориджа хватало, но после того, как он прижал его к стенке, тот простодушно признался, что влюблен. И вежливо извинился за доставленные неудобства. Оридж тогда от удивления разжал пальцы и впервые понял, что Экзайл ненормальный.
Второй раз он понял это, когда стало ясно, что признание ничего не изменило, Экзайл по-прежнему не искал общения. Он ничего не делал со своей влюбленностью, просто признался и жил дальше. Как и прежде — безмолвно пялясь на Ориджа при каждом удобном случае.
Сегодня его привычка делать вид, что все в порядке и ничего не происходит, раздражала особенно.
— Эй, летчик! Надо поговорить!
Экзайл обернулся, поставил тяжелый таз на пол и остановился в полной готовности внимать:
— Да? Я слушаю.
Оридж посмотрел на просветленное лицо и едва подавил желание сплюнуть на пол. Вот же блаженный.
— Ты серьезно эту херню тогда сказал? Про влюбленность, — спросил он, пристально вглядываясь в лицо, словно ложь могла проступить на нем как рябь на воде.
— Разумеется, — беспечно улыбнулся Экзайл. — Зачем мне врать?
— И как оно?
— Нормально, — Экзайл пожал плечами. — Я справляюсь. Спасибо, что побеспокоился.
И опять улыбнулся.
Оридж щелчком отшвырнул окурок.
— Ну, допустим. Хорошо. Тогда почему я?
— Не знаю…Ты красивый. Такой… классный, — Экзайл серьезно задумался, подбирая слова. — Отчаянный. Даже с Каноном не боишься ругаться. Не такой, как я. Ты мне всегда нравился. Даже тогда, в лифте, после посвящения, когда ты приставал ко мне… — он смущенно потер переносицу, — ну… было приятно.
Оридж нахмурился, припоминая, как после посвящения, поддавшись пьяному порыву, он действительно притиснул какого-то однокурсника в углу лифта, с удовольствием наблюдая, как тот краснеет. Но почему-то в голове совершенно не отложилось, что это был Экзайл.
— Зашибись. То есть ты вот так давно живешь?! И тебе нормально вот так шариться за мной как тень отца Гамлета?!
— Не знаю, — признался Экзайл, — я в первый раз влюбился, очень трудно судить. Но, пожалуй, да, нормально. Я так и не смог придумать, что я еще могу сделать.
— Ебанутый, — удовлетворенно констатировал Оридж. — Блаженный идиот. Ты всегда такой бестолковый?
Экзайл виновато улыбнулся и развел руками. Оридж оценивающе посмотрел на него. На лестнице было прохладно и сумрачно, лампочки опять перегорели все, белая рубашка и волосы Экзайла почти сияли на фоне темных стен.
— Слушай, ангелочек... — Оридж с интересом прищурился. — А что если я тебя ударю?
— Зачем?
— Хочу знать, как далеко простирается твоя ненормальная влюбленность.
— Если ударишь — отвечу. Я ведь влюблен, а не идиот, — он недоуменно нахмурился, а затем подошел ближе. — Слушай, не сочти за занудство, но ты, кажется, слишком пьян. Хочешь, я помогу тебе дойти до комнаты?
Оридж хрипло рассмеялся.
— До комнаты?! Знаешь, а "до комнаты" это ты хорошо придумал! — он схватил Экзайла за запястье и дернул, наклоняя к себе, — Хорошо... слушай, а что если я тебя трахну?! Прямо здесь, а?
Экзайл замолчал. Он стоял, склонившись в неудобной позе, Оридж притянул его совсем близко, так, что почти чувствовал, как дыхание Экзайла колышет его челку, и молчал. Видимо, действительно обдумывал ответ.
— Извини, мне трудно сказать наперед, но... — тихо сказал он, — но, если поразмыслить, я просто думал об этом раньше... я кажется, не буду против.
Последнее он прошептал почти на пределе слышимости, острые уши порозовели. Оридж ухмыльнулся и протянул свободную руку, хватая за плечо, и потянул, укладывая себе на колено.
Экзайл молча подчинился, перегнулся через колено и сам скользнул рукой, потянувшись к ширинке Ориджа. Почему-то эта покорная готовность не взбесила, как обычно, а напротив, вызвала что-то вроде мимолетной симпатии, и Оридж разозлился уже на себя. Он грубо толкнул два пальца в рот Экзайлу, другой рукой сдергивая с него джинсы вместе с трусами:
— Оближи!
По пальцам прошелся горячий язык, Оридж с удовольствием протолкнул их глубже, заставляя сосать и давиться, собственный член дернулся вверх, упираясь в ширинку. Вид покорного Экзайла с голой задницей, перекинутого через колено и с упоением сосущего его пальцы, начинал понемногу примирять с окружающим миром.
Экзайл вздрогнул, когда мокрые от слюны пальцы Ориджа скользнули в ложбинку между ягодиц.
— Ноги раздвинь.
Экзайл бесконечно долго не шевелился, так что Оридж думал уже прикрикнуть, поторапливая, затем медленно развел ноги. Оридж осторожно протолкнул в Экзайла влажный палец. Задвигал внутри, раздвигая тесные стенки.
— Расслабься, дурак, — недовольно поморщился Оридж. — Ты что как в первый раз?!
— Я… да, — Экзайл вздохнул, явно пытаясь расслабиться. — Прости, я действительно в первый… Немного волнуюсь.
— Зашибись. Вокруг меня нарезал круги влюбленный девственник… — Оридж скользнул свободной рукой вниз, охватывая член Экзайла. — Расслабься, дурак…Просто расслабься.
Он собрал мошонку в горсть, затем обхватил член у основания и несколько раз провел рукой вверх и вниз.
— Потрахаться, он, блядь, не против, — проворчал Оридж и, не прекращая дрочить, медленно пропихнул в анус второй палец.
— Я действительно…— всхлипнул Экзайл, — не против. Я хочу. Тебя. В смысле, с тобой. В смысле…
— Заткнись уже, — Оридж, протолкнул пальцы глубже. Экзайл дернулся, выгибаясь в пояснице. — Так хорошо?
Он дождался утвердительного всхлипа и продолжил двигать обеими руками. Экзайл вцепился зубами в свой кулак, чтоб не стонать.
Оридж ухмыльнулся. Он добавил третий палец и теперь упоенно двигал ими, представляя, как восхитительно тесная и горячая дырочка будет охватывать его член, туго и неохотно, и как сам Экзайл будет краснеть от смеси стыда и наслаждения и вздрагивать от его прикосновений. Он облизнул пересохшие губы
На пустой лестнице послышались гулкие шаги, кто-то спускался, Оридж предупреждающе нагнулся, прижимая Экзайла к колену, на случай если ему вздумается сбежать. Но тот не дергался, даже ноги не свел, только склонил голову, видимо пряча лицо, и сильнее прижал кулак ко рту, заглушая всхлипы.
Оридж представил, как они выглядят на полутемной пустой лестнице, Экзайл перекинутый через колено с широко разведенными ногами и он трахающий его пальцами в задницу.
От возбуждения шумело в ушах. Он слушал приближающие шаги на лестнице и завороженно смотрел, как его пальцы скользят в анусе Экзайла, то вонзаясь на всю глубину, то медленно растягивая его, и как Экзайл мелко вздрагивает и поджимает ягодицы, когда он задевает простату. Шаги застыли, видимо, их заметили, Оридж с каким-то ожесточенным упоением задвигал пальцами, чувствуя, как Экзайл невольно дергает бедрами, насаживаясь на них все глубже. Чаще и чаще. Экзайл протяжно застонал и согнулся вокруг колена, словно все еще в попытке спрятать лицо, в ладонь Ориджа плеснулась горячая сперма. Шаги торопливо простучали, а затем стихли под аккомпанемент стонов Экзайла, Оридж удовлетворенно хмыкнул и, склонившись, выдохнул на ухо:
— Понравилось?
Экзайл хныкнул что-то неразборчивое, судорожно хватая воздух.
Оридж медленно погладил его по пояснице.
— Так понравилось?
— Да... — он перевел дух и ответил как обычно серьезно, — скорее, да. Это было очень приятно.
Оридж беспечно вытер перепачканную спермой ладонь о стену и притянул Экзайла к себе, устраивая его между вытянутых ног. Слегка вздрогнув, когда задница Экзайла, который тут же принялся беспокойно натягивать штаны, прикасалась к стояку.
— Отлично… Садись сюда. Сейчас пойдем ко мне, хорошо? Там портвейн остался. Буду тебя спаивать.
—Да... хорошо, — рассеянно произнес Экзайл, — А я, кстати, думал, что смазка нужна... ну, я читал.
Оридж фыркнул ему в затылок.
— Не смейся... я все думал, как это будет. Даже одно время таскал ее с собой.
— Блядь, ты действительно ненормальный! — Оридж расхохотался. — Ты реально начитался какой-то фигни и таскал с собой смазку в надежде на встречу со мной?! Так?!
— Не так! Просто там, где я читал, у них всегда была тумбочка, и в тумбочке лежала смазка. А я все еще думал, что если они будут не в кровати. Как выкрутятся без тумбочки?! Вот я и думал…
— Черт, ты такой наивный придурок, что это даже возбуждает, — Оридж потянулся и укусил его в шею. — Может оно и к лучшему.
Он слегка отодвинул ерзающего Экзайла и потянул его штаны вниз.
— Будем восстанавливать чудовищные пробелы в твоем образовании на практике, — Оридж скользнул влажной от спермы ладонью к ягодицам растирая и смазывая анус. — Не саднит?
— Немного… Я должен сесть сверху, да?
— Да-а… — Оридж толкнулся в расслабленный анус и застонал от того, как восхитительно туго он обхватывает член.
Экзайл жалобно всхлипнул и сжался.
— Тихо, а теперь расслабься и двигайся. Тебе понравится... — шепнул Оридж на ухо. — Я же тебя раскусил, ты же только того и ждешь... А представь, нас опять застукают? — он с удовольствием почувствовал, как Экзайл часто задышал, и по его телу прошла дрожь, — Расслабься, говорю же тебе! Тише, — Оридж лизнул его в шею, — просто расслабься....
Он запустил руку под рубашку Экзайла, погладил живот, скользнул по груди и сжал сосок. Экзайл застонал, откидывая голову ему на плечо, и наконец-то начал двигаться.
— Вот видишь, все хорошо.
— Да... — тихо выдохнул Экзайл, медленно поднимаясь и опускаясь.
Оридж вцепился ему в бедра, помогая двигаться и направляя.
— Ты чудесно распущен для ботаника.
— Я просто чита-ал…
От стонов Экзайла по спине бежали мурашки, Оридж насаживал его на себя, уже почти ни о чем не заботясь. Где-то в коридоре опять послышались шаги, заставляя обоих ускориться.
Экзайл задрожал и неловко попытался вывернуться, словно опять пытался спрятаться. Оридж безотчетно выругался и силой надавил его на себя, входя по самые яйца. По телу прошла судорога, он кончил, высоко вскидывая бедра. Обмяк и откинулся на холодные ступени, раскинув ноги. Экзайл вывернулся из ослабевших объятий и отполз к стене, тяжело дыша.
— Над… твоей стеснительностью… — Оридж с трудом перевел дыхание, — я еще… поработаю… Не против?
— Да, — рефлекторно ответил Экзайл, судорожно натягивая штаны.
Оридж только усмехнулся. Он нашарил сигареты и с наслаждением прикурил, наполняя сырой воздух запахом ароматизированных сигарет.
— Ты как? — он внимательно посмотрел на Экзайла. Тот сидел, прислонившись к облупленной стене, на той же ступеньке, где до этого сидел Оридж, и улыбался своей прежней дурацкой улыбкой.
— Спасибо, — Экзайл неловко поправил пряжку ремня, — Это было не так ужасно, как я боялся.
Оридж закатил глаза и сел, поправляя одежду и потягиваясь.
— Пиздец. Я понимаю, что у тебя первый раз, но учти на будущее, что твои похвалы способны любого сделать импотентом.
— Было здорово. Извини.
—Дурак, — поморщился Оридж. — Пойдем ко мне, выпьем? Там под столом еще две бутылки портвейна.
— Знаешь, а ты ведь новатор, — улыбнулся Экзайл, — я никогда не читал такого, чтоб сперва трахали, а уже потом спаивали.
— Много ты понимаешь, начитанный, — передернул плечами Оридж и с удовольствием затянулся. Дурацкие сигареты сейчас даже нравились.
Экзайл помолчал, как обычно, обдумывая предложение.
— Хорошо, я согласен. Только мне белье развесить надо. Поможешь? А то мне, — он замялся, — сейчас трудно будет. Там веревка высоко.
Оридж посмотрел на него долгим взглядом. Кажется, в его жизнь незаметно добавилась новая абсурдная нота.
— Оно мокрое, — тут же оправдался Экзайл. — Его нельзя оставлять!
— Ты омерзительно правильный, — Оридж тяжело вздохнул. — Над тобой еще работать и работать. Впрочем, хрен с тобой — помогу. Только обещай мне, что, пока мы будем бухать, ты не станешь пытаться подтягивать меня по Фандомологии.
Экзайл торопливо кивнул.
— И по Каноноведению!
продолжение в комментариях
Автор: Dejavidetc, Лейтенатор, Медичка Шани, Woogie, Кошка Гокудеры мурлыкает, но сволочь, Stakkars, Ollyy
Автор иллюстрации: Vitce
Бета: Аурум
Размер: миди, 11 200 слов
Пейринг/Персонажи: Блич/Наруто, Гли/Кей-поп/Джоннис, Оридж/Экзайл, упоминание Наруто/Толкиен-старшая, Наруто/Гейман, РФ/Кей-поп, ЛоГГ/Толкиен-младший, Сумерки/Торибла, ФФ, Борджиа, Куро, Франкофония, Бакумацу, Отраднева, ТГ, МИФ, КХ, ЮП, Зорро, Дррр, Баккано, Мираи Никки, Теория большого взрыва, ДГМ, Стар Ворс, Здунич, Хоумстак, Гандам, Гинтама, ФМА, Голодные игры, Соционика, Лефт, АйТи и многие другие
Категория: джен, слэш, гет
Жанр: юмор, романс, драма
Рейтинг: от NC-17(kink!) до NC-21
Краткое содержание: Высшее фандомное образование - это совсем не скучно.
Примечание: 1. АУ к фанону (с)
2. Цикл коротких рассказов: разные годы, разные курсы.
Предупреждения: лишение невинности, сомнительное согласие, секс при свидетелях, секс в общественном месте, ходячие мертвецы, фандомный, женский и детский алкоголизм, многочисленные мучительные смерти различных персонажей и существ, СЕССИЯ
Социализация
"Социализироваться", — усмехнулся отец в ответ на его недоуменный вопрос, почему именно этот универ, а не Фанвард или, хотя бы, Геймбридж. Да что там, даже ФГУ был лучше этого... этого. У ФФ просто не было слов. Почему общежитие, а не съемная квартира — с семейным-то состоянием он мог хоть особняк в чужом городе себе позволить! — он даже не рискнул спрашивать.
ФФ опустил на пол тяжелую спортивную сумку. Ганблейд на ее дне глухо брякнул, звук спугнул хейтеров, и они порскнули в щели, топоча по отклеивающимся обоям членистыми лапками. Под ногами неприятно скрипело, подошвы липли к линолеуму. ФФ медленно подкрался к постели и осторожно, двумя пальцами, приподнял за край застиранный до дыр серый пододеяльник. Надпись "НОГИ", неровно отпечатанная черной краской, впечатляла своей лаконичностью. Живности не было. По крайней мере, на первый взгляд. ФФ хмыкнул тихонько и отошел к окну.
Прекрасный вид на главный учебный корпус, в котором по случаю вечернего времени горели редкие окна, изрядно портили шторы гнусно-желтого цвета. ФФ подергал их, пытаясь хотя бы раздвинуть в стороны, но они оказались прибиты к подоконнику рядком мелких обойных гвоздей с проржавевшими шляпками. Кроме того, шторы оказались убористо исписаны мелкими изящными рунами — он узнал формулу из начальной холиварологии, — начертанными некими подозрительными бурыми и белыми жидкостями. ФФ отдернул руки и брезгливо отер их платком. Из двух зол он предпочел бы серую от стирки простынь. Посреди подоконника была грубо выцарапана улитка с подписью "Сладкие рулеты рулят!" ФФ задумчиво провел пальцами по неровным бороздкам и застыл минуты на две, глядя на запятнанные подушечки пальцев.
На двери с табличкой "Техничка" висел замок "от 18". Оргов в кабинете коменданта не было, замочная скважина смотрела на него сухой темнотой, за дверью стояла тишина. Встреченный в безлюдном коридоре МИФ посоветовал покурить и не париться, от него тянуло сладким кальянным дымом. В щели под дверями соседних комнат пробивался желтый свет, доносились голоса и разномастный шум, ФФ молча возвращался в грязную неуютную комнату и чувствовал ледяное, всепоглощающее ОТВРАЩЕНИЕ.
Он начинал догадываться, о чем думал отец.
Ночью ему снился КХ. Розовый, распаренный после ванной, он сучил круглыми пятками, катался по шелковым простыням и хихикал.
— Бра-а-атик, — тянул КХ умильно. — Можно я посплю в твоей постели — снаружи гроза... Какое домашнее задание? Не хочу-у-у.
И щекотал его по шее и лицу цепкими, чуткими пальцами.
ФФ проснулся рывком, чувствуя, как по нему и в самом деле пляшут цепкие лапки. Он долго гонял хейтеров полотенцем — не катану же расчехлять было — а те тонко хихикали и шевелили из щелей под шкафом длинными рыжими усами.
Утром он обнаружил, что хейтеры провели ревизию в сумке и сгрызли сухпаек.
***
Вечером к хейтерам добавился Борджиа, а также его вино, и его парча, и его молитвослов с порнографическими миниатюрами — на дубовом пюпитре, чтоб-де удобно было читать на сон грядущий, — его двусмысленные шуточки и его люстра.
ФФ молчал, сцепив зубы, и пытался читать "Основы фандомной химии", пока Борджиа двигал тумбочку, наступая на полы роскошной рясы и виляя бедрами, пока взбирался на нее, придерживая расшитый край и оголив ноги в чулках, томно подвязанных под коленями алыми лентами. Сдался он, когда Борджиа кокетливо зацепил подол рясы за литой подсвечник, чтоб не мешался, и, неуверенно раскачиваясь на тумбочке с тяжелым ободом люстры в руках, осведомился:
— Милостивый государь, вы ведь не разочаруете меня тем, что способны удержать в руках лишь книжицу, а не талию вашего покорного соседа в час его затруднения?
ФФ поднялся, педантично заложив книгу оставленным Борджиа на подоконнике кинжалом, просунул руки под его одеяние, сжав пальцы на крепкой горячей пояснице, затянутой в нежный батист. И только потом спросил:
— Милостивый государь, ваша храбрость делает вам честь, если вы так покорно позволяете прибрать себя к рукам.
Борджиа вздрогнул. Звякнули цепи, которыми его осветительный прибор долженствовал крепиться к потолку. Борджиа скривил губы, изогнулся и некуртуазно заржал.
Люстра падала долго, со звоном и грохотом, тумбочка развалилась, как карточный домик, Борджиа двинул ФФ острым локтем в шею, тот ему — коленом под ребра, трещала ткань, и скрипело под полом, а потом прибежал Стар Трек, распахнул дверь и долго нудно отчитывал обоих, по очереди стуча по их головам тяжелой гифкой. ФФ автоматически облизывал разбитую губу. Борджиа сладострастно потирал синяк.
Потом они, конечно, помирились и повесили чертову люстру — Борджиа не возражал, когда после очередной пьянки ее медный обод украсило неровно выцарапанное слово "социализация".
Замечательный сосед
Сосед по комнате оказался кошмаром.
Нет, нельзя сказать, чтобы Наруто сам был образчиком примерного поведения. Но он любил большие дружные компании, где можно было вкусно пожрать и хорошо выпить, а если повезет — подержаться за чьи-нибудь большие буфера.
Но в универе, как назло, было плохо с сисястыми девушками, выпивке большинство предпочитало препараты странного происхождения, поэтому волей-неволей приходилось отводить почти все свободное время учебе. Напивался Наруто лишь изредка, заглядывая время от времени на Книжный факультет — там все еще употребляли традиционный алкоголь, и можно было найти хоть пару баб. Давали они неохотно, во время секса не затыкались, и с каждым разом Наруто это раздражало все больше и больше.
В конце концов, однажды утром он вылез из кровати еще до рассвета, мрачно зыркнул на выпускающуюся в этом году Толкиен, которая решила напоследок пуститься во все тяжкие, ругнулся сквозь зубы и пополз к себе в общагу.
В комнате его ждал сюрприз.
Сюрприз курил, равнодушно рассматривая потолок, и был совершенно голым.
— Комнатой ошибся? — буркнул Наруто, садясь на свою кровать.
— Сосед, — незнакомец выдохнул длинную струю дыма и перевел на него взгляд. — Блич.
— По обмену, что ли? — нахмурился Наруто. — Ноябрь, учебный год давно начался.
Блич пожал плечами и откинул с лица черную прядь.
— Первый курс. Все равно ничего интересного пока не преподавали, — он отправил окурок в окно и прикурил следующую сигарету.
— А я на третьем! — рявкнул Наруто. — Поэтому курить в окно, срач не разводить и еду мою не жрать. И баб не водить, — мстительно добавил он. Самому не везет с девками, так пусть и этому наглецу счастье в койке не светит.
Блич посмотрел на него со странной усмешкой и бросил:
— Договорились.
С этого момента жизнь Наруто стала абсолютно невыносимой.
Курить в окно, разумеется, сосед не начал.
Комната заполнилась полными окурков банками, которые немилосердно воняли. Наруто выбрасывал их, орал на Блича , но тот только равнодушно пожимал плечами.
Еще сосед ходил по комнате голым или в одних идиотских хакама с такими прорезями по бокам, что из них выглядывало ползадницы.
Еще он не гасил свет, когда ложился спать. Еще к нему приходили в гости всякие странные личности. Когда в один прекрасный момент Наруто вернулся с тренировки на университетском стадионе и увидел на краешке своей кровати Гейман с Книжного, то почти готов был озвереть.
Гейман в свое время ему, конечно, дала, но с очень уж снисходительной улыбкой. Пигалица. Наруто ее не любил.
— Я же сказал, чтобы ты не водил сюда баб, — буркнул он развалившемуся на кровати Бличу.
— Ну я же не трахался с ней, — усмехнулся тот.
— А что тогда? — непонятно зачем спросил Наруто.
— Мертвых богов обсуждал. Ты не поймешь.
— Да куда уж мне!
Наруто выскочил из комнаты и решил, что завтра же пойдет и напишет заявление коменданту, чтобы придурка-первокура выселили отсюда к чертовой матери. Он раздражал, и самым раздражающим было то , что Наруто не мог толком сказать, чем именно. Ленивым голосом с хрипотцой, внешним видом, седой прядкой в волосах, тем, что рядом с ним Наруто сам выглядел сопливым юнцом-первокурсником.
Наруто сам не заметил, как дошел до женской общаги. Постоял, разглядывая запертую дверь, запустил в нее кунай, развернулся на пятках и пошел обратно к себе в комнату.
Открыл дверь и застыл.
Блич, развалившись на своей кровати и слегка приспустив штаны, дрочил себе быстрыми размашистыми движениями, зажав сигарету между зубов.
Наруто молча сел за стол и начал писать заявление коменданту. Он напряженно пытался уловить хоть один стон , но слышал только тихое слегка сбившееся дыхание. Дописав заявление, Наруто уставился на испещренный каракулями листок и помрачнел еще больше. Дожили. Всего за каких-то пару недель сраный первокур довел его до трясучки. Это не дело.
Наруто вдруг осознал, что все эти три года в универе он чувствует себя ужасно, чудовищно одиноким. У него нет друзей или даже постоянных собутыльников, нет девушки.
Он вспомнил, каким изгоем ощущал себя с детства, как боялись и обходили его, памятуя о его внутреннем чудовище. А он, дурак, так надеялся, что в универе, где его никто не знает, все будет по-другому.
Единственный, кто постоянно находится рядом с ним — это, как ни странно, чертов Блич. Бесит его каждый день своей самоуверенной ленью. Но отрицать нельзя — только с ним Наруто общается в последнее время.
Ну, напишет он коменданту. Блича выселят. А дальше что?
Наруто вздрогнул от тихого низкого стона за спиной. Медленно повернулся. Блич выгнулся, повернув лицо в его сторону и зажмурившись.
— Я тебе не мешаю, нет? — язвительно процедил Наруто. Блич открыл темные глаза и посмотрел на него. — Может тебе еще помочь?
— Долго же ты собирался, — прохрипел Блич и застонал, сжимая пальцы на члене.
— Что… — выдохнул Наруто, подойдя к нему, но в этот момент Блич вскинулся, цепкий и быстрый как змея, схватил его за шею и притянул к себе, опрокинув на кровать. Наруто только охнул, грохнувшись на эти жесткие выступы ребер, локтей и тазовых косточек, дернулся, ощутив прижавшийся к животу чужой стояк.
Блич смотрел на него молча, сжимая пальцы на шее так сильно, что Наруто казалось — вот-вот затрещат позвонки. Где-то на полу тлел окурок. Наруто хрипло вздохнул и двинул Бличу в лицо кулаком.
— Сукин ты сын… Так ты все это время…
Блич увернулся от удара — Наруто охватило бешенство от того, насколько ленивым и насмешливым было это движение — и со всей силы приложил его лбом в лоб. Толкнул в плечо, заставив перекатиться на спину, подмял под себя, прикусил кожу за ухом — Наруто вскрикнул и выругался.
— Ты на меня, значит, дрочил, да?! — проорал он , наплевав на то, что подумают соседи.
— Ты красивый, — медленно проговорил Блич, словно обращаясь к самому себе, а не к Наруто. Тот заткнулся, поперхнувшись воздухом, заморгал потрясенно. — Люблю солнечных. Таких.
Целовался Блич так, что из легких вышибало дух. Дрочил — слишком быстро и грубо, но от потрясения и собственного безумного, нежданного возбуждения Наруто только и мог стонать в жесткий горячий рот и подаваться бедрами навстречу. Он кончил в широкую ладонь и ошарашенно распахнул глаза, весь мокрый от пота, пропитавшийся насквозь чужим жаром и запахом табака. Протиснул ладонь вниз и обхватил чужой все еще каменный стояк. Блич коротко, рвано выдохнул, заскулил по-звериному сквозь стиснутые зубы и вцепился в штаны Наруто. Сдернул их в два рывка, швырнул на подоконник через голову и сжал пальцы под коленями Наруто, с силой разводя их в стороны.
— Ты охренел, — пробормотал Наруто перепуганно. Дернулся, но его придавили к смятой растерзанной постели. — Ты охренел, Блич! Мудак, я же ни с кем так не трахался никогда, я не хочу!
— Ты уверен? — выдохнул Блич сквозь зубы, скользнул вниз и взял головку влажного от спермы члена в рот. Наруто прикусил угол подушки.
Он вообще уже ни в чем не был уверен.
Было жарко, так жарко, как будто все тело лизали языки пламени, кожа саднила, словно обожженная, Наруто выл и вскрикивал, пытаясь сдвинуть ноги, уйти от жестких пальцев, которые, казалось, раздирали и жгли его изнутри .
Блич входил в него медленно, загнанно дышал и смаргивал пот , потом запрокинул голову, так что Наруто был виден лишь острый подбородок и кадык под тонкой кожей. После очередного болезненного толчка Наруто застонал и тут же разозлился сам на себя за жалобность этого стона. Он укусил Блича в шею, сжал зубы, пока не почувствовал во рту металлический привкус. Блич вздрогнул — и вошел в него полностью, замерев.
Они не дышали, кажется, целую вечность, прежде чем Блич начал двигать бедрами лениво, как морской прибой. Или это Наруто сам подался навстречу первым? Он не помнил. Он ничего больше не помнил, кроме черных глаз, искривленного гримасой рта, подсыхающей крови на шее, собственных скребущих по простыне пальцев, прорастающих на мгновение звериными когтями.
В какой-то момент жар затопил его изнутри и полился из глаз, из горла — криком, стоном, хрипом, плавящим дрожащий над кроватью воздух.
Наруто помнил только, как замер на нем Блич, кончая, и его зрачки сузились до размера булавочной головки — а потом затопили всю радужку безбрежным черным морем.
— Надо сдвинуть кровати, — пробормотал Наруто осипшим от криков голосом, понимая, что в такие моменты молчать нельзя. Нельзя, никак нельзя, иначе в голове застучит, заскребет что-то липкое, плохое, испуганное.
— Я могу достать футон, — ответил после паузы Блич куда-то ему в плечо, щекотно касаясь губами горящей еще кожи. — И могу курить в окно, — добавил он тихо.
— Не нужно, — Наруто понимал, что засыпает, а этот момент нужно во что бы то ни стало продлить. Ему должно хватить сил, потому что завтра это все наверняка окажется… — Я привык.
Блич лег рядом с ним на спину, нашарил в складках смятой кровати пачку и закурил, глядя в потолок.
Наруто хотел сказать что-то еще, но вдруг понял, что это молчание не стоит разбавлять ничем.
— Я привык, — повторил он, понимая, что не представляет себе теперь жизни без запаха дыма, без седой пряди в черных волосах, без жестких пальцев. Так странно. Всего лишь одинокий пацан, которому дали немного тепла. Это так глупо. Когда он скажет обо всем этом Бличу завтра, тот точно посмеется или просто недоуменно уставится на него. И, наверное, решит съехать сам.
— Я тоже, — тихо выдохнул Блич вместе с дымом в потолок.
И все стало правильно. И хорошо.
Подготовительное отделение
Староста 49 группы второго курса Университета Дружбы Фандомов Бакумацу легкой походкой двигался по студенческому городку в сторону общежития.
Настроение у него было прекрасное. Семинар по практическому холивароведению, на котором он присутствовал утром, завершился небольшим запланированным омегаверс-срачем, и, в то время, как все участники с оживлением закидывали друг друга аргументами разной тяжести , остроты и пахучести, Бакумацу, прикрываясь фейспалмом, на задней парте строчил в своей тетради план выступления перед вечерним собранием Подготовительного Отделения. Собственно, выступать перед пробившимися на ПО абитуриентами должен был не второкурсник Бакумацу, а сам уважаемый профессор Дед Лайн, но у того — как обычно — возникли какие-то неотложные дела, и он поручил выступление кафедральному ассистенту Обосную, который, в свою очередь, перепоручил это дело аспиранту Бете, который перепоручил это дело своему товарищу Гамме... Так бы и докатилась необходимость выступать перед наивными, не испорченными высшим фандомным образованием пэошниками до технички Ли Ру и вахтера Фикбука, если бы староста 49 группы Бакумацу бдительно не взял процесс в свои руки и не заверил старосту всего потока, что он непременно справится.
Не то, чтобы ему так сильно хотелось провести не по-осеннему теплый вечер в казенных стенах, но — если все пройдет хорошо — его выступление заметят, его похвалят, может быть, поручат еще какое-нибудь ответственное задание, а там, глядишь, удастся вытеснить старосту потока с его должности и самому занять это почетное место!
Надо сказать, что за все два года существования университета Подготовительное Отделение было открыто впервые — именно сейчас, именно этой осенью. Почему занятия должны были проходить в подвале студенческого общежития, а не в учебном корпусе универа, Бакумацу не знал, но его это не смущало. В общаге — так в общаге. Может быть, в универе классов свободных нет. Или, вот еще, вялотекущий ремонт идет годами.
Не все в этот чудный осенний день разделяли прекрасное настроение старосты 49 группы.
В трех шагах позади него, пиная опавшие листья и хлюпая носом, плелась одногруппница Бакумацу — Отраднева.
Временами Отраднева вытягивала тонкую шейку, просительно смотрела в широкую спину старосты и многозначительно и печально вздыхала.
В ответ на эти вздохи староста каждый раз раздраженно двигал лопатками, но не оборачивался.
Когда до крыльца оставалось не более трех шагов, и мужественная и широкая спина старосты Бакумацу вот-вот готова была скрыться за бронированной дверью, терпение Отрадневой изменило. Она затеребила косу и робко позвала:
— Бако-о-чка-а...
Бакумацу от неожиданности даже запнулся и чуть не выронил на мокрый асфальт папочку с черновиком "приветственного слова" неокрепшим умам абитуриентов.
— Ба-а-ка...
— Ну, чего тебе опять? — нехотя обернулся он, поставив ногу на первую ступеньку крыльца.
Отраднева сделала жалостливое лицо.
Бакумацу смотрел на нее, не дрогнув.
— Ба-ака, — ласково заговорила Отраднева. — Ты такой ответственный...
— Я спешу.
— Ты все записываешь...
— В ведомость.
— И все наши опоздания...
— И прогулы, — кивнул Бакумацу.
Отраднева вздохнула.
Это было его принципом, его "особой фишкой". С самого первого дня своего пребывания в должности старосты студент, тогда еще первого курса, Бакумацу решил: он никому не обязан делать поблажек, прогибаться и идти на поводу.
Не было случая, чтобы староста 49 группы подал преподавателю список присутствующих, в котором бы значилось хоть на одного человека больше, чем находилось в помещении. Даже если пересчитать народ по головам не представлялось возможным. Даже если лояльный преподаватель (такой, например, как аспиранты Фанон и Фансервис) этого и не требовал.
Старосту Бакумацу было невозможно уговорить вписать отсутствующих или сочинить об опоздунах жалостливую историю. Даже когда сочувствующий Кей-поп, вывернув в туалете куртку наизнанку, попытался выдать себя за не явившегося на зачет Джонниса, пользуясь их условным внешним сходством, Бакумацу сдал его с потрохами — просто потому, что "так не положено".
Говорят, после этого к Бакумацу явился РФ. Говорят, выйдя из больницы, Бакумацу нисколько не изменил своим убеждениям. Говорят, правда, на имя декана Холивара пришло несколько анонимок, обвиняющих РФ в гомосексуализме, хулиганстве и регулярных опозданиях — но анонимки были вовремя перехвачены зачем-то заглянувшим в деканат Бличем. Во всем, что казалось деканата, всегда был виноват Блич — от перепутанного расписания потоков до нарисованного на стене рядом с огнетушителем хуя.
Говорят, после этого Бакумацу снова попал в больницу...
Апофеозом всех этих передряг однажды стало известие, что, когда староста 49 группы проспал семинар и на следующий день обнаружил ведомость незаполненной, он недрогнувшей рукой поставил себе "нб".
После этого все, ужаснувшись, смирились с этой особенностью Бакумацу и махнули на него рукой.
Ну, и посещаемость в 49 группе стала, само собой, лучше.
Но не у всех.
— Баку, — набравшись смелости, заговорила Отраднева. — Ты мне вчера "нб" на мини 4 левела поставил.
— Так, — бесстрастно кивнул Бакумацу. — Потому что тебя не было.
Отраднева мило покраснела.
— Я девочка, — выдала она.
— Я рад, — Бакумацу шагнул еще на одну ступеньку вверх.
— Ты не понимаешь, — тихо сказала она. — На 4 левеле девочкам не ставится "нб".
— На 4 левеле девочек нет, это точно, — философски сказал Бакумацу. — Но "нб" ставится все равно.
— Девочкам ставится не "нб", а "треугольник", — с достоинством возразила Отраднева.
— Чего? — староста посмотрел на нее, как на душевнобольную.
— Ну, физиология у меня, — кашлянула Отраднева. — С физиологией нельзя заниматься 4 левелом.
Только теперь она осмелилась поднять на Бакумацу глаза.
Староста смотрел на нее сверху вниз и улыбался абсолютно крокодильей улыбкой.
— Ах, физиология, — повторил он и ухватил Отрадневу за запястье цепкими прохладными пальцами. — А ну-ка, иди сюда...
— Баку!
Не слушая оправданий, он втащил девушку внутрь общаги, преодолел вертушку охранника и, увлеченный, вывалил на стойку КПП все содержимое своей папки.
— Вот смотри, — залистал он страницы толстой разлинованной тетради. — Вот твоя фамилия...
— Ты еще и журнал дублируешь! — ахнула Отраднева. — Да ты просто... Маньяк!
— Нет, ты смотри, — Бакумацу безжалостно прижал ее палец напротив графы "Отраднева". — Вот здесь, три дня назад, у нас арты 4 левела. Что тут стоит?
— Треугольник.
— А вот, например, драбблы 4. Что это?
— Треугольник. Послушай...
— Какая нетипичная физиология! — едко прервал ее Бакумацу. — Треугольнички просто... Прорвало!
— Хам! — рявкнула Отраднева, вырывая руку. — Ладно, ставь свои "нб". Никогда больше к тебе не подойду!
— Обманывать потому что не хорошо, — менторским тоном сказал Бакумацу. — Другие же девушки как-то справляются. Вот смотри, у Толкиен-старшей — ни одного треугольника!
— Да у нее, поди, уже климакс начался, — фыркнула Отраднева. Она расстроенно огляделась по сторонам — не слышит ли никто их перепалку — и тут же глаза ее округлились.
— Бакочка... — сиплым от ужаса голосом начала она и ткнула пальцем куда-то ему за спину.
Бакумацу, который терпеть не мог это фамильярное обращение, скривился, как будто хлебнул уксуса, но обернулся.
Толстое, давно не мытое стекло, отделяющее каморку охранника от вестибюля общаги, было разбито, а ощетинившиеся осколками края его — вымазаны кровью.
— Что-что-что это? — Отрадневу будто зациклило.
— Что-что! — сердито сказал Бакумацу. — Подрался здесь кто-то, не видишь, что ли. Небось, спьяну. Это же общежитие для всяких там... понаехавших.
— А где охрана?!
— Наверно, транспортирует пьяного в отделение. Или в медпункт...
— А! — кивнула Отраднева. Было заметно, что это простое объяснение ее не сильно успокоило. Она придвинулась к Бакумацу поближе и сама положила ладонь ему на локоть. — Но, слушай, здесь столько крови, словно плеснули из таза...
— Угу. Плескали из таза — заливали горящие беляши! — передразнил ее Бакумацу, припомнив небольшое ЧП, учиненное Отрадневой на лабораторной работе. Отраднева взглянула на него с укором.
— А я волнуюсь, — сказала она, дернув плечиком.
— А я волнуюсь, чтобы это не был кто-нибудь из моих абитуриентов! — отрезал Бакумацу. "Мои абитуриенты" — это звучало так гордо, словно он был преподавателем или даже заведующим ПО!
— Они могут, — согласилась Отраднева. — Там, говорят, такая гопота записалась... Я шла мимо деканата, видела — стоят, пиво пьют, семками сорят...
— Не паникуй, — поморщился Бакумацу. — Выучатся. Главное, чтобы они не отвлекались вместо учебы на всякие танцульки, и не пропускали занятия под видом "треугольников"... Хочешь, пойдем, сама поглядишь на них. Не может быть, чтобы там одна гопота была...
Отраднева моргнула, удивленная внезапной переменой в настроении старосты, но, рассудив, что тему треугольников лучше не усугублять, кивнула и зашагала за ним.
Они поднялись по широким ступеням — общага находилась в старом, "сталинском" доме и была монументальным сооружением с арками, переходами, колоннами и высокими потолками. Свернули в левый коридор, зашагали между бесконечными рядами дверей. Некоторые двери были слегка обуглены, на других красовались нарисованные хуи, на третьих висели выцветшие с февраля сердечки — в общем, чувствовалась фандомная индивидуальность.
— Что-то тихо здесь сегодня... Даже Кей-поп музыку не слушает. Не заболел ли?
Низкий утробный звук прокатился по коридорам общежития, отразился от потолка вестибюля, заметался между колонн — и угас, разбившись о стальное неодобрение, написанное на лице Бакумацу.
— Ой, — пробормотала Отраднева, сбледнув с лица. — Не так уж и тихо.
— Опять Классический Холмс из вивария любимую собаку притащил... — буркнул Бакумацу. — Или это Русская Классика со своей Муму балуется...
— Они так любят животных? — поинтересовалась Отраднева.
— Нет, они так домашку по четвертому левелу делают...
— А это что такое, слышишь?
В тишине было отчетливо слышно "кап... ка-а-ап..."
— Либо раковина в туалете подтекает, либо... — Бакумацу задумался. — Либо не знаю, что, — признался он.
Внезапно, замигав, в коридоре погасли все лампочки.
— Рубильник в подвале кто-то вывернул, — неодобрительно сказал Бакумацу. — Небось, мои балуются... Пошли быстрей, а то завхоз Фикбук сейчас набежит и наорет...
— Темно, — Отраднева сделала несколько шагов и принялась рыться в сумочке. — Вот, так лучше, — сказала она, щелкнув зажигалкой.
— Маша, ты куришь? — возмутился Бакумацу.
— Я не Маша, а зажигалка Блича, — гордо сказала Отраднева, радуясь, что может чем-то его удивить.
— А откуда у тебя его зажигалка? — с подозрением спросил Бакумацу.
— Секрет, — улыбнулась девушка. — Ах, черт, пальцы жжет... Слушай, а что, никого больше не беспокоит, что света нет?!
— Здесь никого не обеспокоит, даже если ты будешь бегать с сияющим... — начал Бакумацу и замер. — Ну-ка, подсвети.
Они стояли перед лестницей, ведущей в подвал — и в нечетком свете зажигалки было видно, что ступени, как и подошва обуви Бакумацу, ступившего на лестницу одной ногой, измазаны чем-то, подозрительно похожим на...
— Кровь, — сомлела Отраднева и едва не рухнула носом вниз. Бакумацу едва успел ее сцапать за пояс пальто.
"Кап. Кап. Ка-а-а-ап..." — слышалось снизу, оттуда, куда стекали темно-бурые ручейки.
"Пам-пам-пам!" — простучала по ступенькам упущенная Отрадневой зажигался.
Целых две секунды ничего не происходило, а затем тьма наполнилась шуршанием, хлюпаньем, потрескиванием и чавканьем. А потом все снова перекрыл тот тоскливый, утробный полустон, полувздох, который они слышали раньше. И что-то зашелестело, зашлепало — так, будто где-то внизу пришло в движение нечто большое, влажное и скользкое.
— Что-то мне кажется, что Холмсик принес из вивария крокодила, — сказала Отраднева дрожащим голосом, крепко вцепившись в старосту. — Бака, давай прогуляем твое собрание. Мне кажется, что все пэошнички давно пошли по домам...
— Да я лучше сделаю сэппуку, — почти не дрогнув голосом, возразил Бакумацу, не замечая, что прижимает ее к себе. — Я обещал. Меня люди ждут. Я должен их хотя бы отметить...
— Ба-а-аку!
Тьма внизу разгорелась десятками светящихся глаз. Десятками, если не сотнями...
— У меня есть еще одна зажигалка, — пролепетала Отраднева. — Я их повсюду за Бличом подбираю. Как сувениры... Ох!
Было чего испугаться — то, что поднималось к ним снизу, мало походило на жаждущих знаний одиннадцатиклассников. Оно вообще не слишком напоминало людей. Оцепеневшие одногрупники наблюдали, как из темноты сперва появляются первые робкие щупальца — нежные, полупрозрачные ложноножки, за ними тянутся более толстые, более темные жгуты, покрытые присосками — они проворно шарили по ступеням и стенам, переплетались и завязывались в узлы, стелились по полу и раздраженно щелкали, сворачиваясь в кольца. А за щупальцами...
— Ай!
...за щупальцами уже можно было разглядеть и их обладателей.
Они были разными — большими, маленькими и просто микроскопическими, покрытыми слизью или чешуйками, хвостатыми или крылатыми, двух-, трех и вовсе безголовыми, когтистыми и клыкастыми, они пихались, толкались и лезли друг у друга по головам, плевались кислотой, рыгали слизью. По пути они схватывались друг с другом, грызлись, совокуплялись ложноножками, сливались и мутировали прямо на глазах — и у всех из них была одна-единственная черта, объединяющая их — эйфорически-счастливое выражение на мордах.
И их было много — и становилось все больше и больше.
— Возьмите нас в универ! — пищали, скулили они. — Мы тоже хотим учиться. Мы собрали команды! Мы хотим холиварить!
— Закрой зажигалку, они на свет ползут! — рявкнул Бакумацу, но было поздно.
Их с Отрадневой уже спеленали по рукам и ногам. Вокруг них немедленно раскрылись жадные, голодные пасти.
— Вы кто вообще такие? — крикнула Отраднева, дрыгая ногами.
— Я Драгонленс! А я Миядзаки! А я — Хроники Риддика! А я — Футурами! А я Амедия Фильм! А я Джамп, Джамп — я в том году не поступил! А я Бригада!
— А я — фэндом Унылого Говна, и я вас съем! — радостно сказала огромная, как у Чужого, морда, появляясь из темноты. Бакумацу немедленно скривился от неприятного запаха:
— Да уж тебя-то ни с кем не перепутаешь...
— Бакочка, что это такое? — всхлипнула Отраднева.
— А ты не поняла? — огрызнулся болтающийся в воздухе Бакумацу. — Это те, кто уже сейчас пришел записываться на поступление. Пэошники мои...
— А почему их так много?!
— Осень... — философски сказал Бакумацу. — Посмотрим, сколько из них доживут до весны.
— Они правда хотят нас съесть?
Бакумацу не успел ответить — все адские создания, испуганно запищав, ринулись в разные стороны, освобождая дорогу кому-то, кого они явно боялись и уважали...
Отраднева и староста затаили дыхание. А снизу по лестнице уже поднимался...
— Мертвый Мальчик Покемон! — пролепетала Отраднева и потеряла сознание.
Бакумацу вздохнул. Он тоже слышал легенду о Мертвом Мальчике Покемоне. Говорят, этот парень очень хотел поступить в универ, так хотел, что, когда его "завалили" на третьем вступительном — пошел и утопился. Ну утопился и утопился бы как человек — только вот говорят, что дух его с тех пор не может найти покоя, и каждый раз с началом вступительных экзаменов, мальчика Покемона видят то здесь, то там — так страстно желает мальчик Покемон учиться вместе со всеми...
— Мы правда хотим учиться, — строго сказал Мальчик Покемон, глядя в глаза Бакумацу. — Поможешь нам?
— Да легко, — подумав, сказал тот.
... — Итак, начнем с самого важного: с посещаемости, — начал Бакумацу, поглядывая одним глазом в свои записи. — Никаких прогулов. Никаких треугольников. Никаких "добавлю в закрытую запись после полуночи". Только дисциплинированные студенты достойны учиться в нашем заслуженном университете... Что вы хотите?
— А когда нас будут записывать? — пискнул кто-то маленький, подняв ложноножку.
— Сейчас, но только по алфавиту, — строго сказал староста 49 группы, доставая чистый лист бумаги. — Кто у нас на букву А?
— АмедияФильм! Ао но Экзорцист! Артуриана! Армемис Фаул! Античность! А...
— Ах, Баку, ты неисправим, — улыбнулась Отраднева и незаметно выкинула еще одну зажигалку, принадлежавшую Бличу.
У нее появился новый кумир.
Миссия затянута
— Гадство! Какого черта из всех фандомов именно мы должны отмывать эту хрень?! Её даже писали не мы!
Дррр злобно отбросил в сторону пачку сигарет, спешно и злобно похлопывая себя по карманам в поисках следующей. Баккано покачала головой, протягивая ему пару помятых сигар. Затем намочила тряпку, выжала и положила на верхнюю, залитую мутной водой, ступень стремянки.
Дюрарара уже было закурил, но тут выкинул сигару в сторону и, морщась, закашлялся.
— Тьфу ты! Опять это жуткое американское старье?
— А что я поделаю? Хочешь другое — покупай себе сразу блоками! — надулась Баккано, играясь со слегка намокшими спичками. Дррр же фыркнул и начал остервенело чиркать зажигалкой.
Уже битых три часа родственники пытались оттереть со стены яркий, написанный явно чьей-то кровью, грозный слоган, гласивший «НАХУЙ ВАШ ЧЕТВЕРТЫЙ ЛЕВЕЛ, КИНКИ ВАШИ ТОЖЕ НАХУЙ, И КИШКИ ПОШЛИТЕ К ЧЕРТУ, ЗАЕБАЛИСЬ МЫ ПИЗДЕЦ». А если точнее — оттирал надпись от стены Дюрарара, а Баккано пыталась удержать неустойчивую стремянку, на которой стоял брат. То и дело мимо них в узком коридорчике кто-то пробегал с кучей миди, паническими вопросами к оргам о рейтинге, записанными на бумажках — в результате чего Дюрарара едва не падал со стремянки, а Баккано пыталась вернуть ей устойчивость…
— Эй, Дюрарара! — позвала она.
— Да, Баккано? — усмехнувшись, ответил он, остервенело возя тряпкой по надписи.
— А ведь если мы поставим в начале коридора ловушку — они сюда не пройдут!
— Да, ты чертовски права, Баккано!
— Нужно поставить в начале коридора какую-то ловушку, Дюрарара!
— Отличная идея, Баккано! Как насчёт подбросить туда труп Илитных Анонимусов?
— Чума! — захохотала Баккано, и случайно тряхнула стремянку, из-за чего Дррр едва не навернулся головой в тазик с водой.
Семейную игру они не забывали никогда…
***
Взмыленные, не выспавшиеся фандомы кучковались в одной небольшой комнатке, догоняясь кофейком и дописывая миди. Давеча по мозгам всех фандомов постучал профессор Дед Лайн, грозно взмахнув тростью и заявив, что больше на миди не будет никаких продлений — ибо нехуй, и так последний квест с ними. И сейчас фандомы выжимали из себя все соки, лишь бы только принести работы вовремя.
— Последний час, — весело возвестил ДГМ, ворвавшись в комнатёнку.
Пара фандомов выронила кинки от неожиданности — сейчас люто пугал каждый звук.
Трон сделал лицо Николаса Кейджа и продолжил задумчиво ебать проводки друг другом. Действие приятно успокаивало.
— Ребята, демоны и их секс… что думаете? — буркнула Нитро, пристроившаяся в уголке с чашкой горячего кофе со сливками.
— Банальненько, но вообще — на левел сойдёт… задумчиво пробормотал сидящий рядом Шики, мрачно почесавший шею чесночком. Затем, подумав, погрыз его и кинул в Голодные Игры. Та в ответ вскочила и уже готова была швырнуть в лицо обидчика буханку подгорелого хлеба, напичканного ядовитыми ягодами, но передумала и села обратно, недовольно начав её пожёвывать.
Каждый успокаивался по—своему.
Дверь отворилась, внутрь влетел АйТи. Поправив очки, он оглядел присутствующих беглым взглядом, глянул в небольшой КПК и зычно крикнул тоненьким голоском:
— У кого готово?! На выход!
В дверь вылетел, собирая по пути весь креатив, Шики, едва не отпихнув в сторону Голодные Игры. Та, протискиваясь через толпу, отвесила ему смачного пинка. За ними последовал БСГ, на ходу застёгивая ширинку, а за ним попыталась втиснуться Слеерс, едва не выронив перевод.
Стар Ворс спокойно, чинно встал, достал из широких штанин лазерный меч и спокойно направился к выходу, пожелав оставшимся на прощанье, чтобы с ними пребывала Сила. ЛоГГ и Цубаса последовали его примеру, помахав ручкой.
Несколько фандомов мрачно поглядели на их количество миди и заскрипели зубами. Кто-то же продолжил втихаря подрачивать, надеясь подтолкнуть себя на рейтинговый текст.
Дверь захлопнулась. АйТи хотел ещё что-то сказать опаздывающим, но, поняв, что дело нечисто, ойкнул и быстро закрыл дверь. И не зря — в дверь уже швырнули топориком и выстрелили из дробовика. Лефт и Мираи Никки понимающе переглянулись и опять уселись дописывать.
Здунич же спрятал наркотики в карман, прерывисто выдохнул и на подкашивающихся ногах пошёл на выход. Теория Большого Взрыва и Рыцарь-Вампир, вздыхая, побрели за ним. Следом, вдруг подскочив на месте, рванулся Ридус.
Хоумстак что-то увлеченно малевал в миди то розовой, то ярко синей краской, затем, свесившись со шкафа, взвыл, привлекая внимание.
— Ну чо там? Вы как хотите, а я пошёл! Не помирайте тут без меня!
Соционика хмыкнула и подняла над головой табличку с ярко-красной надписью «СТРАДАТЬ БУДЕМ ПИЗДЕЦ». Хоумстак показал ей малиновый язык и спрыгнул со шкафа, оставив на прощанье остывший крепкий кофе ядовито-зелёного цвета, и, выпнув ногой дверь, вывалился наружу.
Соционика встала из-за стола, потянулась и, собрав все миди, отправилась к двери.
— Ну, удачи, что ли. Эх вы…
— Что «мы»? Ты нас уже за эти пять часов во всех подряд протипировала, от Гамла до Бальзака. Сваливай уже! — рыкнул Гандам.
— Ты, родной, явное Напьё, — подбоченилась Соционика. — Хамишь не переставая!
— Ага! И яйца у меня железные! — охотно согласился Гандам, для подтверждения ударив себя кулаком в пах. Послышался гулкий звук.
Гинтама присвистнул.
— Фигассе… Чтоб я так жил…
— Ну, раз уж ты тут который год сидишь и вроде как ещё пока не выперли, они у тебя серебряные как минимум! — добродушно буркнул Гандам.
— Эй! Я тебе не Кинтама, кретин! — возмутился в ответ Гинтама. Но догонять свалившего Гандама у него не было ни сил, ни желания.
Тихо зашуршала чья-то упаковка таблеток…
— Лефт!!! — раздражённо рявкнул Гинтама. Тот уже запарился по самую Кинтаму, стараясь наконец доделать имеющееся. Лефт умильно улыбнулся и сделал ему «козу» пальчиками оторванной руки, затем сгрёб миди, сделал ручкой и удалился. Мираи Никки и Шаман Кинг, прихватив ФМА, направились к двери. За ними, расправив подол платья, направилась Алиса, облизнув ножичек.
Гинтама покачал головой.
— Радость педофила, блин… Прямо Хантеров не хватает!
Наконец, потянувшись, Гинтама встал с диванчика, погладил его на прощание и поглядел на часы.
Те демонстрировали без десяти минут полночь. Элизабет же на наручных часиках, выскакивающая этакой мини-кукушкой сбоку, смотрела злобно и недовольно, а на плакате в её крыле было написано… Впрочем, ничего хорошего надпись не сулила.
Гинтама вздохнул и медленно побрёл сдавать работу.
Оставалось немного…
Преодоление
Про подготовительные курсы при университете давно ходили самые загадочные слухи.
Говорили, из абитуриентов там готовят элитных убийц, жриц и жрецов любви, просто мрачных жнецов. Также неоднократно высказывалось предположение, что из абитуриентов там попросту готовят пирожки для университетской столовой.
На самом деле, это все, конечно же, было неправдой. Ну, может быть, за исключением самого первого пункта.
Толкиен-старшая в ужасе разевала рот и не могла вымолвить ни слова. Младший брат, которого она сегодня в первый раз повела на подготовительные занятия, робко подергал ее за рукав и пробормотал:
— Может, дальше я сам?
— Нет! — отмерла Толкиен, загородила братца костлявой грудью и выпалила:
— Что здесь происходит?!
Со скамейки, окутанной сизым дымком, до нее донесся ленивый хриплый голос:
— Общение с абитурой.
— Блич! — Толкиен прищурилась, рассмотрев знакомые татуировки. — Я вас сейчас лично в деканат за ухо оттащу!
— Может, не надо… — стушевался Толкиен-младший, высовываясь из-за ее спины и жадно разглядывая собравшуюся компанию. Дым потихоньку рассеивался, и в сумеречном воздухе четче проступали силуэты невысоких фигурок возле сидящего на скамейке Блича.
— Да вы не только курите, но и пьете! — завопила Толкиен, прижав руки к груди. — О, Элберет Гилтониэль! — она пошатнулась, и брат быстро придержал ее под локоток.
— Я не пью, — меланхолично протянул Блич и поднялся со скамейки. — Ладно, меня ждут. Успехов в учебе.
— И тебе не болеть, дядя! — пискнула ярко накрашенная девица с банкой «Ягуара» в руке.
— Спасибо за портвешок! — хихикнула вторая, делая глубокую затяжку.
— Заходи еще, братюнь! — третья хлопнула Блича по заднице и рассмеялась хриплым прокуренным колокольчиком.
— Они же несовершеннолетние, — простонала Толкиен-старшая, пытаясь закрыть брату глаза.
— А тебе-то че, — огрызнулась первая, шмыгнув носом и подтянув трогательный белый носок. — Иди куда шла, тетя.
— Я буду жаловаться в деканат! Ноги твоей тут не будет, идем отсюда! — задыхаясь от возмущения, прошептала брату Толкиен.
— Может, я просто позанимаюсь один раз? Ты же сама говорила, что на курсах лучшие преподаватели. Один разочек, — тот рассматривал хихикающих девчонок во все глаза.
— Как вас не выгнали до сих пор, чудовищные создания? — полным скорби голосом вопросила Толкиен.
— Да нас хуй выгонишь, — вальяжно пискнула вторая, затянулась, подошла к Толкиен и выдохнула ей дым прямо в лицо. Брат аккуратно уложил на скамейку упавшее в обморок тело и робко улыбнулся.
— А п-почему? — спросил он, немного заикаясь от волнения.
— У нас блат, — третья девица подошла к нему и цыкнула зубом. — Че тухлый такой? На, глотни портвешка!
— Я как-нибудь потом, — с сожалением покачал головой Толкиен-младший. — Мне еще сестру до общаги тащить. Она у меня одна. Ну, вы же понимаете… Но я быстро! Туда и обратно!
— В следующий раз, — рявкнула первая девица. — Нам уходить пора. На тренировку.
— Какую? — восхищенно спросил Толкиен.
— А какие есть, бля? Спортивную. Спортсмены мы. Че, не видно?
Толкиен-младший только захлопал глазами.
— Сборная по синхронному плаванию, — вторая девица заржала и смачно чмокнула его в нос.
— В портвешке! — залилась смехом третья и залпом допила бутылку. — Ща наш тренер подойдет. Он сюда к бабе своей ходит, ну и нас притащил. А чтоб не стояли без дела, на курсы записал. Охуенчик у вас тут!
— Я еще не учусь, — робко потер нос пылающий Толкиен. — Я только на следующий год.
— Ну и мы тоже, — буркнула первая. — Что мы, старперы какие, как Фомич? Фомич! — заорала она внезапно так пронзительно, что Толкиен присел. — Фомич, хуй тебе в дышло, выходи, мы задолбались тебя на морозе ждать!
Из темного провала двери соседней с курсами общаги вскоре показался донельзя бледный молодой мужчина самой мрачной наружности.
— Собрались в стаю и двинули в бассейн, — рыкнул он девицам, обернулся и помахал рукой выглядывающей из окна общаги девушке.
Толкиен залюбовался было ее белоснежной кожей и черными локонами, но за спиной красавицы внезапно блеснула красной сталью коса, и он икнул, попятившись.
— З-здравствуйте, — пробормотал он, быстро повернувшись к тренеру девчонок. — Я Толкиен-младший. Очень приятно.
— Фомич. Эдвард Фомич. Можно Эдик, — тренер пожал ему руку и кивнул на все еще бесчувственно лежащую на скамейке Толкиен-старшую. — Мертвая?
— Н-нет, — Толкиен-младший быстро отнял руку — пальцы у Фомича были ледяные. — Мы уже уходили. Вот уже.
— Ну, бывай. А ну, живо двинули в бассейн! — рявкнул он девицам и быстро зашагал прочь.
— Суровый, — вздохнул Толкиен. — Вам с ним не тяжело?
— Тяжело с ежом ебаться, — фыркнула первая девица, но по лицу ее пробежала мимолетная тень.
— Ничего, нас так просто не обидишь, — вторая девица положила ей руку на плечо. — Мы справляемся, че мы, слабачки какие-то, ёма?
— Преодоление! — пискнула третья, и к ней присоединился несвязный хор подруг: — Преодоление!
Толкиен-старшая вздрогнула и открыла глаза.
— В деканат. Немедленно, — процедила она сквозь зубы, гневно глядя в спины удаляющейся компании. — Чтобы ноги их больше на территории университета не было!
— Преодоление, — бормотал себе под нос Толкиен-младший, покорно бредя следом за ней. В следующем году сестра выпустится, и никто не будет диктовать ему, как и чему учиться в университете. Главное, дожить. Он справится. Непременно. — Преодоление…
Первый раз
Оридж сидел на черной лестнице общаги и ненавидел мир. Мир был ужасен и несправедлив, бетонные ступени холодны, а добрый друг портвейн совершенно не помогал утешиться. Из подвала, где была прачечная и общие душевые, тянуло сыростью, зябкий свет от фонаря за окном не разгонял темноты.
И сигареты попались женские.
Оридж недоверчиво помял в пальцах тонкую сигарету и прикурил, с неудовольствием втягивая ароматизированный дым. Вообще курить положено было на другой лестнице, в конце крыла, но эта была куда ближе к его комнате, да и ходили здесь реже. Сейчас все равно не хотелось никого видеть и ни с кем здороваться.
Он устало откинул голову, ткнувшись в обшарпанную стену, на плечи посыпались чешуйки краски, и прикрыл глаза, в голове сами собой возникали слова и предложения, неспешно сплетаясь в затейливый текст, подробно повествуя об его злоключениях за последние несколько дней. И к эпилогу становилось очевидно, что ему не оставили выбора, кроме как нажраться сегодня.
Канон опять взъелся на него. И как обычно из-за сущей херни.
Плюс долг за прогулы по Фандомологии.
Плюс хвосты по Введению в холивароведение.
Плюс долг за общагу.
Отсутствие денег особенно угнетало. Полтинник на выпивку — и тот пришлось занять. Сигареты он спер у старшекурсников.
— Привет! — по лестнице поднимался Экзайл. Судя по пластиковому тазу с мокрым бельем в руках, шел он из прачечной. — Сушилка опять сломалась, представляешь?!
В мысленный список неприятностей Ориджа тут же добавилось эмоциональное «А еще этот влюбленный придурок ошивается вокруг.»
Долгое время Оридж вообще не подозревал о его существовании. Несмотря на то, что их комнаты были на одном этаже, они практически не пересекались, все общение исчерпывалось одалживанием зажигалок, соли, да нечастыми встречами на общей кухне или в лифте.
Ну, действительно, чем его мог заинтересовать этот ботаник в неизменно отглаженной белой рубашке? И с непременной дебильно-приветливой улыбкой.
Чем он заинтересовал Экзайла, Оридж тоже не понимал, однако факт оставался фактом, Экзайл его преследовал. Не то чтобы он сильно докучал, не пытался навязать общение, не звонил по ночам, не звал никуда — просто постоянно пялился и старался появляться в тех местах, где был Оридж. Хотя более нелепое зрелище, чем Экзайл, припершийся «бухать» на традиционную пятничную пьянку четвертого этажа, стоило еще поискать.
Сперва Оридж даже занервничал, не послали ли Экзайла какие-нибудь мудаки из анимешных, следить и собирать информацию, благо недругов у Ориджа хватало, но после того, как он прижал его к стенке, тот простодушно признался, что влюблен. И вежливо извинился за доставленные неудобства. Оридж тогда от удивления разжал пальцы и впервые понял, что Экзайл ненормальный.
Второй раз он понял это, когда стало ясно, что признание ничего не изменило, Экзайл по-прежнему не искал общения. Он ничего не делал со своей влюбленностью, просто признался и жил дальше. Как и прежде — безмолвно пялясь на Ориджа при каждом удобном случае.
Сегодня его привычка делать вид, что все в порядке и ничего не происходит, раздражала особенно.
— Эй, летчик! Надо поговорить!
Экзайл обернулся, поставил тяжелый таз на пол и остановился в полной готовности внимать:
— Да? Я слушаю.
Оридж посмотрел на просветленное лицо и едва подавил желание сплюнуть на пол. Вот же блаженный.
— Ты серьезно эту херню тогда сказал? Про влюбленность, — спросил он, пристально вглядываясь в лицо, словно ложь могла проступить на нем как рябь на воде.
— Разумеется, — беспечно улыбнулся Экзайл. — Зачем мне врать?
— И как оно?
— Нормально, — Экзайл пожал плечами. — Я справляюсь. Спасибо, что побеспокоился.
И опять улыбнулся.
Оридж щелчком отшвырнул окурок.
— Ну, допустим. Хорошо. Тогда почему я?
— Не знаю…Ты красивый. Такой… классный, — Экзайл серьезно задумался, подбирая слова. — Отчаянный. Даже с Каноном не боишься ругаться. Не такой, как я. Ты мне всегда нравился. Даже тогда, в лифте, после посвящения, когда ты приставал ко мне… — он смущенно потер переносицу, — ну… было приятно.
Оридж нахмурился, припоминая, как после посвящения, поддавшись пьяному порыву, он действительно притиснул какого-то однокурсника в углу лифта, с удовольствием наблюдая, как тот краснеет. Но почему-то в голове совершенно не отложилось, что это был Экзайл.
— Зашибись. То есть ты вот так давно живешь?! И тебе нормально вот так шариться за мной как тень отца Гамлета?!
— Не знаю, — признался Экзайл, — я в первый раз влюбился, очень трудно судить. Но, пожалуй, да, нормально. Я так и не смог придумать, что я еще могу сделать.
— Ебанутый, — удовлетворенно констатировал Оридж. — Блаженный идиот. Ты всегда такой бестолковый?
Экзайл виновато улыбнулся и развел руками. Оридж оценивающе посмотрел на него. На лестнице было прохладно и сумрачно, лампочки опять перегорели все, белая рубашка и волосы Экзайла почти сияли на фоне темных стен.
— Слушай, ангелочек... — Оридж с интересом прищурился. — А что если я тебя ударю?
— Зачем?
— Хочу знать, как далеко простирается твоя ненормальная влюбленность.
— Если ударишь — отвечу. Я ведь влюблен, а не идиот, — он недоуменно нахмурился, а затем подошел ближе. — Слушай, не сочти за занудство, но ты, кажется, слишком пьян. Хочешь, я помогу тебе дойти до комнаты?
Оридж хрипло рассмеялся.
— До комнаты?! Знаешь, а "до комнаты" это ты хорошо придумал! — он схватил Экзайла за запястье и дернул, наклоняя к себе, — Хорошо... слушай, а что если я тебя трахну?! Прямо здесь, а?
Экзайл замолчал. Он стоял, склонившись в неудобной позе, Оридж притянул его совсем близко, так, что почти чувствовал, как дыхание Экзайла колышет его челку, и молчал. Видимо, действительно обдумывал ответ.
— Извини, мне трудно сказать наперед, но... — тихо сказал он, — но, если поразмыслить, я просто думал об этом раньше... я кажется, не буду против.
Последнее он прошептал почти на пределе слышимости, острые уши порозовели. Оридж ухмыльнулся и протянул свободную руку, хватая за плечо, и потянул, укладывая себе на колено.
Экзайл молча подчинился, перегнулся через колено и сам скользнул рукой, потянувшись к ширинке Ориджа. Почему-то эта покорная готовность не взбесила, как обычно, а напротив, вызвала что-то вроде мимолетной симпатии, и Оридж разозлился уже на себя. Он грубо толкнул два пальца в рот Экзайлу, другой рукой сдергивая с него джинсы вместе с трусами:
— Оближи!
По пальцам прошелся горячий язык, Оридж с удовольствием протолкнул их глубже, заставляя сосать и давиться, собственный член дернулся вверх, упираясь в ширинку. Вид покорного Экзайла с голой задницей, перекинутого через колено и с упоением сосущего его пальцы, начинал понемногу примирять с окружающим миром.
Экзайл вздрогнул, когда мокрые от слюны пальцы Ориджа скользнули в ложбинку между ягодиц.
— Ноги раздвинь.
Экзайл бесконечно долго не шевелился, так что Оридж думал уже прикрикнуть, поторапливая, затем медленно развел ноги. Оридж осторожно протолкнул в Экзайла влажный палец. Задвигал внутри, раздвигая тесные стенки.
— Расслабься, дурак, — недовольно поморщился Оридж. — Ты что как в первый раз?!
— Я… да, — Экзайл вздохнул, явно пытаясь расслабиться. — Прости, я действительно в первый… Немного волнуюсь.
— Зашибись. Вокруг меня нарезал круги влюбленный девственник… — Оридж скользнул свободной рукой вниз, охватывая член Экзайла. — Расслабься, дурак…Просто расслабься.
Он собрал мошонку в горсть, затем обхватил член у основания и несколько раз провел рукой вверх и вниз.
— Потрахаться, он, блядь, не против, — проворчал Оридж и, не прекращая дрочить, медленно пропихнул в анус второй палец.
— Я действительно…— всхлипнул Экзайл, — не против. Я хочу. Тебя. В смысле, с тобой. В смысле…
— Заткнись уже, — Оридж, протолкнул пальцы глубже. Экзайл дернулся, выгибаясь в пояснице. — Так хорошо?
Он дождался утвердительного всхлипа и продолжил двигать обеими руками. Экзайл вцепился зубами в свой кулак, чтоб не стонать.
Оридж ухмыльнулся. Он добавил третий палец и теперь упоенно двигал ими, представляя, как восхитительно тесная и горячая дырочка будет охватывать его член, туго и неохотно, и как сам Экзайл будет краснеть от смеси стыда и наслаждения и вздрагивать от его прикосновений. Он облизнул пересохшие губы
На пустой лестнице послышались гулкие шаги, кто-то спускался, Оридж предупреждающе нагнулся, прижимая Экзайла к колену, на случай если ему вздумается сбежать. Но тот не дергался, даже ноги не свел, только склонил голову, видимо пряча лицо, и сильнее прижал кулак ко рту, заглушая всхлипы.
Оридж представил, как они выглядят на полутемной пустой лестнице, Экзайл перекинутый через колено с широко разведенными ногами и он трахающий его пальцами в задницу.
От возбуждения шумело в ушах. Он слушал приближающие шаги на лестнице и завороженно смотрел, как его пальцы скользят в анусе Экзайла, то вонзаясь на всю глубину, то медленно растягивая его, и как Экзайл мелко вздрагивает и поджимает ягодицы, когда он задевает простату. Шаги застыли, видимо, их заметили, Оридж с каким-то ожесточенным упоением задвигал пальцами, чувствуя, как Экзайл невольно дергает бедрами, насаживаясь на них все глубже. Чаще и чаще. Экзайл протяжно застонал и согнулся вокруг колена, словно все еще в попытке спрятать лицо, в ладонь Ориджа плеснулась горячая сперма. Шаги торопливо простучали, а затем стихли под аккомпанемент стонов Экзайла, Оридж удовлетворенно хмыкнул и, склонившись, выдохнул на ухо:
— Понравилось?
Экзайл хныкнул что-то неразборчивое, судорожно хватая воздух.
Оридж медленно погладил его по пояснице.
— Так понравилось?
— Да... — он перевел дух и ответил как обычно серьезно, — скорее, да. Это было очень приятно.
Оридж беспечно вытер перепачканную спермой ладонь о стену и притянул Экзайла к себе, устраивая его между вытянутых ног. Слегка вздрогнув, когда задница Экзайла, который тут же принялся беспокойно натягивать штаны, прикасалась к стояку.
— Отлично… Садись сюда. Сейчас пойдем ко мне, хорошо? Там портвейн остался. Буду тебя спаивать.
—Да... хорошо, — рассеянно произнес Экзайл, — А я, кстати, думал, что смазка нужна... ну, я читал.
Оридж фыркнул ему в затылок.
— Не смейся... я все думал, как это будет. Даже одно время таскал ее с собой.
— Блядь, ты действительно ненормальный! — Оридж расхохотался. — Ты реально начитался какой-то фигни и таскал с собой смазку в надежде на встречу со мной?! Так?!
— Не так! Просто там, где я читал, у них всегда была тумбочка, и в тумбочке лежала смазка. А я все еще думал, что если они будут не в кровати. Как выкрутятся без тумбочки?! Вот я и думал…
— Черт, ты такой наивный придурок, что это даже возбуждает, — Оридж потянулся и укусил его в шею. — Может оно и к лучшему.
Он слегка отодвинул ерзающего Экзайла и потянул его штаны вниз.
— Будем восстанавливать чудовищные пробелы в твоем образовании на практике, — Оридж скользнул влажной от спермы ладонью к ягодицам растирая и смазывая анус. — Не саднит?
— Немного… Я должен сесть сверху, да?
— Да-а… — Оридж толкнулся в расслабленный анус и застонал от того, как восхитительно туго он обхватывает член.
Экзайл жалобно всхлипнул и сжался.
— Тихо, а теперь расслабься и двигайся. Тебе понравится... — шепнул Оридж на ухо. — Я же тебя раскусил, ты же только того и ждешь... А представь, нас опять застукают? — он с удовольствием почувствовал, как Экзайл часто задышал, и по его телу прошла дрожь, — Расслабься, говорю же тебе! Тише, — Оридж лизнул его в шею, — просто расслабься....
Он запустил руку под рубашку Экзайла, погладил живот, скользнул по груди и сжал сосок. Экзайл застонал, откидывая голову ему на плечо, и наконец-то начал двигаться.
— Вот видишь, все хорошо.
— Да... — тихо выдохнул Экзайл, медленно поднимаясь и опускаясь.
Оридж вцепился ему в бедра, помогая двигаться и направляя.
— Ты чудесно распущен для ботаника.
— Я просто чита-ал…
От стонов Экзайла по спине бежали мурашки, Оридж насаживал его на себя, уже почти ни о чем не заботясь. Где-то в коридоре опять послышались шаги, заставляя обоих ускориться.
Экзайл задрожал и неловко попытался вывернуться, словно опять пытался спрятаться. Оридж безотчетно выругался и силой надавил его на себя, входя по самые яйца. По телу прошла судорога, он кончил, высоко вскидывая бедра. Обмяк и откинулся на холодные ступени, раскинув ноги. Экзайл вывернулся из ослабевших объятий и отполз к стене, тяжело дыша.
— Над… твоей стеснительностью… — Оридж с трудом перевел дыхание, — я еще… поработаю… Не против?
— Да, — рефлекторно ответил Экзайл, судорожно натягивая штаны.
Оридж только усмехнулся. Он нашарил сигареты и с наслаждением прикурил, наполняя сырой воздух запахом ароматизированных сигарет.
— Ты как? — он внимательно посмотрел на Экзайла. Тот сидел, прислонившись к облупленной стене, на той же ступеньке, где до этого сидел Оридж, и улыбался своей прежней дурацкой улыбкой.
— Спасибо, — Экзайл неловко поправил пряжку ремня, — Это было не так ужасно, как я боялся.
Оридж закатил глаза и сел, поправляя одежду и потягиваясь.
— Пиздец. Я понимаю, что у тебя первый раз, но учти на будущее, что твои похвалы способны любого сделать импотентом.
— Было здорово. Извини.
—Дурак, — поморщился Оридж. — Пойдем ко мне, выпьем? Там под столом еще две бутылки портвейна.
— Знаешь, а ты ведь новатор, — улыбнулся Экзайл, — я никогда не читал такого, чтоб сперва трахали, а уже потом спаивали.
— Много ты понимаешь, начитанный, — передернул плечами Оридж и с удовольствием затянулся. Дурацкие сигареты сейчас даже нравились.
Экзайл помолчал, как обычно, обдумывая предложение.
— Хорошо, я согласен. Только мне белье развесить надо. Поможешь? А то мне, — он замялся, — сейчас трудно будет. Там веревка высоко.
Оридж посмотрел на него долгим взглядом. Кажется, в его жизнь незаметно добавилась новая абсурдная нота.
— Оно мокрое, — тут же оправдался Экзайл. — Его нельзя оставлять!
— Ты омерзительно правильный, — Оридж тяжело вздохнул. — Над тобой еще работать и работать. Впрочем, хрен с тобой — помогу. Только обещай мне, что, пока мы будем бухать, ты не станешь пытаться подтягивать меня по Фандомологии.
Экзайл торопливо кивнул.
— И по Каноноведению!
продолжение в комментариях
@темы: Bleach (Блич), Рейтинг: NC-21, Naruto (Наруто), Отраднева, Final Fantasy (ФФ), K-pop (Кей-поп), Katekyo Hitman Reborn! (РФ), Жанр: слэш, Жанр: гет, Bakumatsu (Бакумацу), Original (Оридж), Сильмариллион (Сильм, сестра Толкиен), Johnnies (Джоннис), Glee (Гли), Фанфикшен
-
-
14.04.2013 в 16:40читать дальше
-
-
14.04.2013 в 16:41читать дальше
-
-
14.04.2013 в 16:41читать дальше